Предисловие к жизни | страница 35



— Ты тоже, Галочка? — кротко спрашивает Яшка.

— Что «тоже», Яков? — уточняет Галя. — Хочу ли я работать и учиться?

— Знаю, не хочешь. Я спрашиваю: тоже нашла себе какого-нибудь престарелого?

Яшка на всякий случай отодвигается от Вани, он знает! Ваня совершенно не переносит шуток относительно Гали. Ваня мрачен, он исподтишка смотрит на Галю, вернее — глаз с нее не сводит, она этот взгляд все время ощущает. Ваня думает: шла бы к нам на завод, болтаешься без дела. Галя неожиданно заявляет со вздохом:

— Придется идти на ваш завод, черти. Завидно, что вы вместе, вам интересно. Если б я контрамарками не соблазняла, забыли бы меня давно. Возьмете к себе, Ваня?

— Что ты спрашиваешь? Конечно. Жалеть не будешь. — Ваня покраснел от восторга.

Галя тряхнула прической и засмеялась:

— Вот и все, проблема решена. А то надоело, все спрашивают: «Ты где, ты куда, ты когда?» Пойду на завод, а то без Вани я не могу, заводские девчонки отобьют.

Она подхватывает Ваню под руку и влетает с ним в мюзик-холл: пришли.


Долго устраиваетесь с местами. И вообще-то с контрамарками трудно найти места, а вам ведь надо обязательно рядом сидеть. Галя распоряжается, шумит, меняется местами, пересаживает людей. В конце концов вы рассаживаетесь. Аркадий, как серьезный музыкант, высказывает что-то кислое по адресу Утесова. Он развлекает Марину, но Галя с ним не согласна, возражает и восхищается вслух:

Товарищ, товарищ, болять мои раны,
Болять мои раны в глыбоке…

Помнишь, Борис? Ты и Ваня (наверное, и остальные ребята) не знали, куда деваться. Запах завода, запах вашего прекрасного цеха притащился за вами в театр.

— Учуяли и регочут, жеребцы! — шепчет Ваня.

Да, соседи спереди и сзади, соседи справа и слева озираются и не могут понять: откуда так мощно понесло? Группка пижонов сзади сообразила, чей запах, зажимают носы, чихают, слышны привычные остроты насчет противогазов. Покраснев и напыжившись, ты держишь руки в карманах, стараясь их не обнаруживать. Сестра предлагала перчатки, однако глупо, парню сидеть в театре в дамских черных перчатках. Впрочем, руки можно прятать в карманах: потеют, но ничего. Что делать с проклятой пожелтевшей шевелюрой и, главное, с запахом, вернее — с этой вонищей? Скорее бы гасили свет и начинали концерт.

— Канарейки, — изощряются разодетые пижоны сзади по твоему и Ваниному адресу. — Канарейки форменные. Последняя мода, яркая охра. И пахнет невероятно, похоже, что в яму вылили цистерну одеколона. Амбре́! Падаю в обморок, браточки, делайте искусственное дыхание. Бедные барышни, как они терпят? Какие крепкие, железные барышни…