— А куда людей?
— Какие это люди? Умные давно убежали, остались дураки и старики. Запихнут куда-нибудь, чтоб скорей померли. Таких, как ты, чтоб забирали, я ни разу не видел. Ты случайно не с прибабахом?
— Она мне сестра.
Бригадир засмеялся.
— Ну и что? Тут столько отцов и матерей плакало, столько телеграмм отбивалось. С концами…
Опустим рассказ о посадке в машину и о самой поездке. Были проблемы с туалетом. Инвалид стеснялся писать в грелку, но куда же денешься. В нужном месте они были уже вечером. Поезд в Астрахань уходил ночью. Там же на вокзале он дал телеграмму Мирону.
В Астрахани их встречали люди Мирона на правильной машине.
Мирон смотрел на женщину, которую когда-то себе намечтал и ждал. Но тогда его обманули. Сейчас старая, измученная тетка смотрела дом, в котором ей предстояло жить, и неожиданно для всех она тихо встала на колени.
Мирон поднял ее, два старых тела прижались друг к другу. Инвалид сидел в новехонькой, навороченной всякими прибамбасами коляске, а девочка спрашивала, скоро ли приедет мама.
— Скоро, скоро, — врал он ей, и неправильные слезы лились и лились. Что он ей скажет завтра? Послезавтра? Все его деяние по восстановлению хоть какой-то справедливости меркло перед этим простым детским вопросом о маме.
— Ладно, — сказал Мирон, хлопая его по плечу. — Что сделано, того не вернешь. Надо, чтоб ребенок никогда не узнал твоей правды. Чтобы она потом не придумала против твоей свою. Все! Приехали! И будем жить.
На другой день он предстал перед людьми бритый и чистый. И Ольга сказала:
— Такой ты моложе меня смотришься.
— А то… — ответил он.
— А то, — продолжил Мирон, — что у меня для тебя есть новость. Между прочим, старая. Может, даже устарелая, надо проверить в интернете.
И он рассказал, что в Москве собирается клан Луганских, что их оказалось больше двадцати человек, и они собираются писать историю их фамилии. Из Луганских вышел даже немецкий писатель, некто Макс Визен, он и берется за это дело. И у них будет большой сбор.
— Пойдем, посмотрим в интернете, когда.
Оказалось, через два месяца. Бал в Гостином дворе. Желательно всем Луганским принести с собой какие-никакие документы и реликвии, фотографии, хороши были бы истории в письменном виде типа автобиографий.
— Я поеду, — сказал он.
— На этот раз нет, — ответил Мирон. — Ты неадекватен.
— Я в порядке. Я повинюсь.
— Тоже глупо. Можешь вызвать чью-то запрятанную ненависть.
— Я излечился.
Он не стал говорить о том, что слова девочки о матери повергли его в прах, и он больше не мститель.
