— Няня Маруся так кричала в огне и одновременно выталкивала Олечку.
— Ты рассказывал. Ты отрезал голову… Хватит! Там родились дети. А вдруг они замечательные? А вдруг они Пушкины?
— Разве бывает такое «вдруг»? Разве такое чрево не рождает гадов?
Бесконечный разговор с Мироном.
…Он внимательно смотрел на детей — старшую и младшенькую. Старшая была красавица и била ногой собак. Они ненавидели ее, она проходила мимо — и они тихо рычали. Дети — Пушкины?..
Младшенькая была светлая, как солнышко. Она шла к нему на руки, и тогда кричала уже мать:
— Не смейте трогать ребенка! Он не про вашу честь.
Больше, чем коммунисты и советская власть, никто не кричал о справедливости и равенстве. А лизоблюды-попы подпевали им. И во всем этом была самая большая мерзость. Теперь пришли эти. «Мы в своем праве», — сказали они.
Он тоже в своем праве и поступит так, как считает справедливым. Конечно, одна отрезанная голова, равно как и пять, и десять, не нанесут урон бесчисленноголовой гидре. Но ему будет легче умирать. Легче — и все тут. И он ждал своего часа.
Наконец Мирон получил телеграмму. «Будем Астрахани двадцатого плюс минус два дня».
— Почту не носят уже два года. Я думала, ты давно умер.
— Он как цунами. Без объявления и предупреждения, — сказал инвалид.
— Вещи у вас собраны?
— У нас нет вещей, — ответил Оля. — Все проели. Посмотри, даже лебеды нет. Вот ребенка, крест святой, покормить нечем.
— Там у нее в сумочке есть печенье и вода. Собирайтесь тогда с духом.
— Я не уверена, что и он у нас есть.
— Как ты меня возьмешь? — засмеялся инвалид. — Под мышки и вверх?
— Не твои дела, — сказал он. — Я скоро вернусь.
— Куда ты? — закричала сестра. — Нам не сохранить ребенка.
— Я буду через час.
Он вернулся через два часа на большой легковой машине. Собственно, это было самое трудное — найти на пятачке, где расположилась «администрация по ликвидации деревни», подходящую для инвалида машину, чтобы в нее можно было войти и выйти. Культя правой ноги не сгибалась и торчала в одном положении.
Машина принадлежала бригадиру экскаваторщиков. Сегодня все должны были закончить, но оказалось, не готова школа, куда должны были переселить тех, кто еще оставался. Дело откладывалось на сутки, и бригадир весь исходил злостью. Но тут ему предложили пятьсот долларов за извоз. Это были для него хорошие деньги, больше десяти тысяч рублей, ближе даже к пятнадцати. Он согласился не то что сразу, а раньше, чем ему сказали, куда ехать. От бригадира он узнал, что деревню сносят под коттеджи для богатых ростовчан. «Здесь будет город-сад», — сказал бригадир.
