Туссен тоже вошел в мансарду и поставил на пол то, что принес. Он быстро понял, что случилось. Мадам Анно посмотрела на него с изумлением и одновременно с вызовом.
— Так эта соплячка весь день прогуляла с чернорожим паяцем, вместо того чтобы ухаживать за умирающей матерью?! — громко воскликнула она, привлекая внимание присутствующих к новому персонажу.
Туссен подошел к одру Фантины, не удостоив привратницу взглядом и словно не замечая жильцов, которые перешептывались и с любопытством указывали на него пальцами.
— Попрощайся с нею, — прошептал он Софи, — и пойдем. Жан-Батист ждет нас. Тебе здесь больше нечего делать. Идем!
Софи, не поворачиваясь, покачала головой.
— Пойдем, Софи, — настойчиво повторил мальчик.
Она нашла в себе силы пробормотать, захлебываясь слезами:
— Нет. Я не могу оставить маму одну.
— Тогда я приду завтра. Жди меня, — прошептал ей на ухо Туссен. Он легко поднялся на ноги, бросил презрительный взгляд на мадам Анно, которая, развязав узел с бельем, с жадностью рассматривала его содержимое, и бегом спустился по лестнице.
Если первую встречу с Селин Варанс Софи всегда вспоминала с теплым, сладостным чувством, то завершение вечера и события следующего дня были так горьки, что и годы спустя в ней все замирало даже при невольном воспоминании.
Как забыть ту ночь в мансарде, которую она провела в одиночестве, прижимаясь к ледяному телу матери?
Соседки и зеваки разошлись. Мадам Анно тоже ушла к себе в привратницкую и унесла мешок с углем.
— Вам не понадобится. И вот что, Софи, оставь-ка ты открытым верхнее окошко. В тепле мертвецы быстро начинают вонять.
Софи не ответила. Она положила голову на грудь Фантины и не могла ни на чем сосредоточиться, кроме рассеянной мысли о том, что если она не перестанет плакать, то слезы намочат саван и потревожат мать в ее последнем упокоении.
Позже ей показалось, что кто-то на цыпочках вошел в комнату и подошел к корзине с едой. Но она даже не подняла головы.
Пусть украдут хоть все! Она никогда больше не будет есть. Она умрет с голоду и уйдет в могилу вместе с матерью.
Еще через некоторое время легкие шаги вернулись и приблизились к ней.
— Пей! — раздался тихий голос соседки с четвертого этажа, жены плотника. — Это горячее вино. Тебе надо попить. А то еще замерзнешь тут.
Она подняла девочке голову и поднесла к губам стакан. Софи машинально глотнула.
— Ну вот! Умница.
Но едва женщина вышла, Софи встала, дошла до угла комнаты, где стоял ночной горшок, и ее вырвало. Потом она снова положила голову маме на грудь. Четыре свечи догорали, вскоре огарки потухли.
