— Мой старый козлик уже в рейсе, так что ты вовремя.
У Ильи было такое выражение лица, будто он съел целый лимон, вместе с кожурой.
Старая сука, «учительница первая моя». Если бы не ее раз говорчики — рассказы о муже, капитане дальнего плавания, что он неплохой в принципе человек, но всё равно ведет себя как козлик, тапирчик, баранчик и ослик… А вот Илюшечка — мальчик золотой, соколик, солнышко, зайчик, котик и иногда несносный жеребчик. Если бы не эти уменьшительно — ласкательные прозвища, сюсюканье и пустая говорильня, эту Катю еще можно было бы терпеть. Несмотря на то, что ей сорок семь, хотя, конечно, она клянется, что тридцать пять. Но Илья-то видел ее паспорт. Они два раза летали в Турцию, Катенька оплачивала.
Если бы она еще не намазывала себя кремами, не орошала духами и черт знает какими пудрами себя не гримировала, если бы при этом она не подкачивала, не подкалывала и не подкладывала… Если бы… Если бы! Но запретить ей это делать было невозможно. В постели Илье иногда казалось, что он лежит не с женщиной, а с забальзамированным трупом. Один раз, когда они вдвоем перепили «Хеннесси» в Сочи, он пошел ночью познакомиться с тем, кто живет в унитазе, а вернувшись, увидел при лунном свете ее, благоухающую, похожую на подложенную к нему в кровать мумию. Тут его мозг окончательно вынесло, и тогда он заорал на всю гостиницу:
— Открой глаза! А-а!
Она испуганно соскочила с кровати и заметалась по номеру. Потом он просто ржал как ненормальный, а она его била подушкой, не понимая, что произошло.
Теперь они сидели у нее на уютной, убранной цветами, лоджии, пили кофе.
— Подожди ты с кроватью! — Илья отбросил ее блудливые ручонки. — У меня большие неприятности.
— Котик, тебе нужны бабки?
— Нет. То есть да! — Илья поперхнулся. — А ты откуда знаешь?
— Зайчик! Я не совсем дура, — она надула свои и без того накачанные ботоксом вареники, отчего ее лицо навсегда приняло несколько глуповатое выражение. — Ты последнее время…
— Катя! Давай по делу. — Илья вдруг решил, что будет грубо в его положении начинать со скандала. — Я в душ…
Под струями воды он пытался сосредоточиться на предстоящем сексуальном преступлении. А как еще можно назвать состояние, когда не хочется совсем, а надо? Может, подвиг соития?
В голове у него вертелась одна и та же мысль: можно ли в двадцать три стать импотентом? Ему даже стало жаль этого козлико-тапирчикового капитана дальнего плавания, которого он орогатил три года назад: капитану-то с ней приходилось быть в постели поболее, чем ему. «А впрочем, он, наверное, и удирает от этого в рейс, — пришла к нему одинокая мысль. — Точно — точно! Я бы тоже от нее удрал», — жалел он себя.
