Если б в этот миг она попросила меня остаться, я бы остался. Однако вопрос был решен; она и другие женщины отошли за стоящие камни, и вскоре мужчины последовали за ними, чтобы страстным соитием обеспечить новый удачный год. Мы с Герн-и-фейн вернулись в землянку, она подала мне праздничную чару верескового меда, я выпил и уснул.
С тяжелым сердцем покидал я на следующий день свою семью Подземных жителей. Они стояли у входа в землянку и махали руками, собаки и дети бежали рядом с моим черным пони до самого низа холма. Возле ручья они остановились — им нельзя было пересекать воду, и я, оглянувшись назад, увидел, что фейн исчез. Остались лишь холм да серое бесцветное небо.
Я вновь был в мире людей-больших.
Я держал путь на юго-восток в надежде выехать на старую римскую дорогу, идущую от Вала до самого Ардеридда, если не дальше. Она бы вывела меня к Дэве, северному Городу Легиона, и горам Гвинедда, где я в последний раз видел своих близких. Мысль у меня была одна — вернуться к холмам и ложбинам у Ир Виддфа, где я видел наших дружинников. Я не сомневался, что кто-нибудь там будет, как не сомневался в том, что солнце взойдет на востоке. Меня будут искать, пока не получат известия или знака, что я мертв.
Надо было лишь отыскать дорогу. Время, впрочем, поджимало — со дня на день погода могла испортиться, и мои сородичи отправились бы зимовать домой. Солнце и так светило тусклее, ночами подмораживало. Если они не отыщутся в ближайшее время, придется ехать до самого Маридуна — трудное и опасное путешествие для одинокого странника.
Я трогался в путь до света и ехал долго после заката. Так мне удалось довольно быстро пересечь большое пустое пространство. Фейн в преддверии зимы откочевал на север; я и не догадывался, как далеко, пока на горизонте не выросла черная громада Калиддонского леса. Видимо, в прошлом году, перебираясь на зимние пастбища, мы обогнули его с запада. Кратчайший путь на юг лежал через лес, но я страшился въехать в его тень.
Однако время поджимало, и я, приготовив копье и лук, повернул на дорогу, которая вела в лес, надеясь пересечь его дня за три-четыре.
В первые сутки не произошло ничего примечательного. Я ехал сквозь буйство осенних красок — багрянец и золото пламенели в косых лучах. Только шелест сухой листвы да треск сучьев под копытами пони, редкий птичий крик или беличье цоканье отмечали мой путь через лес. Средь огромных, обросших зеленым мхом ясеней и дубов, раскидистых рябин и вязов, стройных сосен и курчавого тиса царила тишина, и она ясно давала понять, что мы здесь лишние.
