Пророк вышел с гайкиным шефом, который старательно отводил глаза от раненой Регины и делал вид, что он не причем.
Перевязка не заняла много времени — промыв рану, я смазал края ранок зеленкой, перетянул руку чистыми тряпками, к бинтам, похоже, не имеющими никакого отношения. Регина ничем не показывала, что ей больно — терпела, ни разу не дернувшись, хотя укусы были глубокими, края ранок — рваным, а рука заметно припухла. А я, обрабатывая, перевязывая, смотрел на ее пальцы, на мозоли на ладонях, на въевшийся, не отмывающийся мазут, на очень коротко обрезанные ногти и думал о том, как же много ей приходится работать, как трудно живется вот этой одинокой женщине с тонкой девичьей фигуркой и полными боли огромными карими глазищами. Мне было так жаль ее, что, не подумав о последствиях, я неожиданно для самого себя прижался к ладошке здоровой руки губами и удивленно отметил, что она не вырвала руку, что сидела все также спокойно передо мной. А когда отстранился сам, собираясь встать и идти вместе с ней к машине, она вдруг положила ладонь на мою щеку — несмело и медленно, заставляя мое сердце сжаться от нежности к ней, от желания вновь стиснуть в своих объятиях, прижать к себе изо всех сил и держать так всю жизнь.
Я сам не понимал, что со мной происходит — мне нравились разные женщины, многие, а иногда и несколько сразу, я легко завоевывал их и легко расставался, чаще по своей собственной воле. Только однажды несколько лет назад я был готов жить вместе с женщиной, стать парой, семьей или как там сейчас правильно было бы называть подобные союзы. Но Маша ушла к другому, не сумев смириться с моими интрижками на стороне. Вот тогда-то впервые я почувствовал что-то похожее на чувство.
Но сейчас… Это было не так, иначе, как-то ярко, сильно, непонятно и тревожно. Я не мог определиться, какое из чувств к этой женщине преобладает в моей душе — симпатия, жалость, желание защищать, заботиться, или раздражение, злость, или… или вот это стремительно охватывающее всё тело возбуждение, которое волной от ее ладони, поглаживающей щеку, неудержимо течёт ниже, заставляя реагировать обычным и вполне объяснимым образом.
Я не властен над собственными глазами — они закрываются от удовольствия, от осознания того, что она не отстраняется, испугавшись своей смелости, а наоборот, пальцы с по-мужски грубоватой кожей, но при этом чувственные и нежные, легко пробегают по моим бровям, поглаживают лоб, по висками спускаются к скулами, а потом — касаются ресниц, обрисовывают нос и спускаются к губам… Я понимаю, что не дышал все это время только тогда, когда ее трусливые пальцы огибают губы и касаются линии подбородка!
