Любовь на руинах - Ксюша Иванова

…Грязь и вонь… Вонь и грязь — это первое, что приходит на ум, когда Слепой спрашивает о моих ощущениях, о впечатлениях от прошедшего дня. Это — наша с ним традиция. Бывают дни, когда я до жути жду вечера, чтобы на пару минут заглянуть к нему в комнату, чтобы, увидеть его, чтобы услышать этот вопрос. Но отвечаю совсем другое:

— Женя, сегодня был замечательный день. Я видела солнце!

— Рыжик, это невозможно… — он улыбается. — Столько лет — ни разу! А тут — солнце!

— Правда, Женечка! — хоть он и не видит, я все равно утвердительно трясу головой. — Во время операции в окно проник огромный золотой луч солнца! Он от скальпеля отразился. Правда, когда я выглянула в окошко, минут через сорок, небо снова было затянуто облаками. Но я не успела только потому, что этот… мудак, Пашка, мало кетамина вколол — Петрович не заснул, а задремал только. Пришлось добавлять, чтобы раньше времени не очухался. А как добавила, копаться стала — спешить-то не нужно! Но, знаешь, кетамин, сука, к концу подходит… Что делать будем?

— Зойка, не ругайся — тебе не идет. Придумаем. Что-нибудь обязательно придумаем.

— Не идет, говоришь? Ох, ты знаешь, мне вообще ничего из нынешней жизни не идет. Помнишь, как в ванне с горячей водой полежать можно было? Пены налить с запахом цветочков разных, соли морской! А сейчас… До сих пор привыкнуть не могу к тому, что грязная такая! Страшилищем себя чувствую!

Сейчас с мытьем — проблема, как, собственно, и с водой в целом…

— Нет, Рыжая, тебе-то грех жаловаться — я еще помню, какая ты! Ты — красавица! Тебя ничто не испортит — ни грязь, ни запахи, ни пороки нашего времени…

…Женька потерял зрение из-за черепно-мозговой травмы, которую заработал во время очередной атаки сумасшедших, живущих в развалинах бывшего хлебозавода. До сих пор корю себя, что не смогла ему помочь. Да и как тут поможешь? Я же все-таки не нейрохирург! Хотя, на самом деле, я уже и сама не знаю, кто я. Я и хирургом-то не стала по-настоящему. Успела только один курс на специалитете отучиться, когда все случилось. Просто некому было помогать пострадавшим…

Иногда с грустной улыбкой вспоминаю своего преподавателя, кандидата медицинских наук, выдающегося хирурга Будигай Александра Ивановича. Он всегда хвастал, что к своему, не такому уж и серьезному возрасту — 55 годам, успел сделать огромное количество операций — что-то там к нескольким десяткам тысяч! Нам, студентам, казались эти цифры заоблачными. В этой жизни, я поначалу считала операции, сделанные мной. Да потом бросила. Порой, как хирурги в годы далекой Великой Отечественной, падала от усталости прямо у операционного стола! Какие уж тут подсчеты! Уверена, что еще в первые пять лет после катастрофы, по количеству операций значительно опередила своего бывшего преподавателя.