Снимать рыбу с крючка.
Папу вырастила бабушка. Насколько я понимаю, он никогда не видел своего отца. Время и обстоятельства его исчезновения – одна из многих семейных тайн. Однажды я спросила об этом бабушку. Надо полагать, лет мне было немного, потому что, будь я порассудительнее, предпочла бы промолчать.
– Почему у меня нет второго дедушки?
Первый и последний раз в жизни я коснулась этой темы. Мы сидели за обеденным столом, и, словно по мановению волшебной палочки, все застыли. Как и отец, бабушка делилась своим мнением с окружающими, глядя на них сверху вниз, и в этот раз мне дали понять, что я далеко перешла границу дозволенного.
– Ему хватило чести выплачивать мне достойное содержание, и это единственное, что тебе нужно знать о нем.
Потом обед продолжился, но за столом повисло уже совсем другое молчание. В скором времени отец встал из-за стола и вышел.
Бабушку со стороны отца я побаивалась. Она была противоположностью моей матери – привыкла доминировать и добиваться всего, что захочет. Даже отец перед ней пасовал. Бабушка владела магазином эксклюзивной дамской одежды и состояла во всяких художественных и театральных объединениях. До самого конца вела активный образ жизни. Она обычно звонила нам пару раз в неделю и не делала тайны из того, что хочет поговорить именно с сыном. Думаю, они были очень близки. Папа подолгу разговаривал с ней по телефону, и я изредка подслушивала их из соседней комнаты. Во время этих разговоров папин голос звучал непривычно – беззаботно и немного искусственно, он даже смеялся по-другому. Иногда мне хотелось, чтобы отец так же беседовал со мной и мамой.
Я никогда близко не общалась с бабушкой. Она умерла несколько лет назад, и на ее похоронах папа был безутешен. Мне это показалось немного странным. Его мать по-прежнему так много значила для него, что мы, оставшиеся в живых, не могли облегчить его утрату. И я помню, что задумалась тогда: был бы он так же расстроен, окажись в этом гробу я.
Я возвращаюсь домой. Внезапно понимаю, что жутко проголодалась. На площади Эстермальм спускаюсь в метро и по пути от станции до дома покупаю себе салат.
Беспокойство ожидает меня за дверью подъезда, и уже в лифте я принимаю решение отменить запрет на просмотр телевизора в выходные дни. Я подняла планку слишком высоко.
В квартире пахнет свежевымытым деревянным полом. Полагаю, это должно создавать ощущение домашнего уюта. На кухне вываливаю салат в тарелку, иду в гостиную и опускаюсь на диван. Потом словно куда-то проваливаюсь и, не понимая, что происходит, внезапно начинаю рыдать.
