Я чувствую, что Турбьёрн наблюдает за мной. Впрочем, он делает это постоянно, но есть различие между тем, чтобы смотреть и изучать.
– Когда вы говорите о родителях, я слышу совсем другой тон.
Вот он, его невод.
Скрестив руки на груди, я ощущаю, как мысленно дистанцируюсь. Испытываю странную смесь равнодушия и желания избежать раздражения. Я уже взрослая и живу своей жизнью, у меня нет ни желания, ни причин перепахивать то, что и так никогда не приносило плодов.
И все-таки придется.
Удивительно, почему наши встречи, хотя и редкие, оставляют такой яркий след в моей памяти.
– Немного сложно объяснить. К присутствию моего отца всегда нужно приспосабливаться, если только он находится в комнате. Будто бы он занимает все пространство. По его выражению лица всегда видно, что он думает и чувствует, а он относится к типу людей, которые думают и чувствуют очень много.
Меня сразу охватывает ощущение, которое я обычно испытываю, когда нахожусь с ним рядом. Я съеживаюсь, становлюсь молчаливой и незаметной, начинаю сомневаться, о чем я имею право думать и что мне позволено чувствовать. В памяти всплывает картинка. Отец сидит на диване и смотрит телевизор. Фыркает по поводу практически всего, что видит, а если и отпускает комментарии вслух, то исключительно презрительные.
Пытаться понять, что будет выглядеть достойным в его глазах – это приблизительно, как угадывать число муравьев в муравейнике.
– У отца по любому вопросу есть собственное мнение, и ему трудно смириться с тем, что кто-то может считать по-другому. – Сглотнув, я чувствую необходимость сделать глубокий вдох. – Признаться, иногда мне кажется, что я выбрала профессию юриста, чтобы однажды выиграть в споре с отцом.
– Значит, вы часто с ним спорите?
Я отпиваю еще немного воды.
– С папой спорить невозможно. Если нечаянно проговориться, что ты думаешь, потом придется выслушивать, как оно есть на самом деле. И если не уступить ему, он покажет со всей ясностью, что ты – идиот, неспособный даже осознать глубину своей неправоты. В подростковом возрасте я пыталась спорить с отцом, но потом поняла, что проще соглашаться. Оно того не стоило. При неудачном раскладе он мог ходить обиженным еще несколько дней.
– А мама? Что она делала во время ваших ссор?
Я слышу, как фыркаю в ответ.
– Сказать по правде, не знаю. По-моему, ничего.
Пытаюсь выудить из памяти картинку. Вот скрестивший руки на груди отец с самодовольной миной на лице. По другую сторону стола сижу я, преисполненная неистовой ярости, которая еще немного и перерастет в слезы. Но я не доставлю ему такого удовольствия.
