Дорога переваливалась с пригорок да под горку, обходила топкие места, ныряла в вечные лужи, а на последнем отрезке вытянулась линию. Незаметно к замку не подберешься и быстро не доскачешь. Сплошные лывы и рытвины.
Обходя где возможно грязь, а где запросто шлепая по воде, они вышли к мосту через ров. Подгнившее дерево мягко бухало под каждым шагом.
− Пошевеливайтесь! − поторопили их с надвратной галереи. — Фрайха приказала закрывать. Чего тащитесь?
− Ждем, пока обед разогреете! — ответил Дёгг.
На башне весело заржали. Стражник заголил задницу.
− Эй, едоки! Рожи не треснут повдоль от нашей каши?! — веселье на стене пуще прежнего.
Проходя ворота, Костас отметил чрезмерную древность камня и увы, чрезмерную его порчу. Кладка левой башни осыпалась, в швах густой мох. Плющ и тот прижился! Лез по камню выше роста. Не у кого не достало заботы его уничтожить.
− Баба она и есть баба. Ветер не в голове, так в дырке, − осуждающе пробурчал Дёгг.
Их остановили сразу за воротами, при выходе на площадь.
− Кто такие? — вышел на встречу сутулый воин. Судя по знаку на плече − декарх.
− Пришли на Призыв, − объявил Руфус, перехватывая меч под другую руку. — Со мной товарищи.
− Вояки, − фыркнул подошедший к декарху стражник. Судя по походке, он, как и его командир, скрасил дежурство не одной бутылкой вина.
− Туда идите, − указал декарх в сторону казарм. — Подождете. В церкви службу закончат, капитан вас посмотрит. Кто воевать будет, а кто домой пойдет, − и сыто отрыгнув перегаром и луком, добавил. − Не воевавши.
У казарм толкался народишко. Собралось человек сорок, таких же вояк, как и они. Сразу и не поймешь служивые ли, оборванцы ли, сбежавшие ли от лихой беды пениты[65]. Грелись у жаровен, ели припасенное, переговаривались.
Новичков встретили с недовольством. Самим тесно.
− И что они все будут драться? − спросил полушепотом Руфус у Дёгга.
− Конечно. Думал один ты такой умный.
С Руфуса сразу сошла вся уверенность. Здесь присутствовали люди и побоевитей, чем они со своим земляком. Но что его утешило, молчаливый плешивый спутник выглядел совсем дубиной. Или монахом. Монах и на войне. Чудно! У них в деревне, когда береговые с заозерными сходились стенка на стенку, поп прятался в подвале собственного дома. Трус был отчаянный!
Они с трудом протиснулись к огоньку. Попритерлись, притолкались, погрызлись за теплое местечко. В тесноте да не в обиде! И разговор промеж собой вести легче.
− Сказывают капитан у них бывалый.
