Из сказанного понятно, почему не на низшей только ступени созерцательного подвига, но и на ступени высшей, достигаемой лишь немногими, при созерцании, например, «света», любовь и благотворение не теряют своего обязательного для мистика значения, но сохраняют его в полной силе. [514] Равным образом и достижение созерцательного совершенства, при возможном для человека бесстрастии, далеко не означает непременно утраты внимания к людям и к их жизненным интересам, поскольку именно такое состояние приводит его, наоборот, к «прозрению в вещах человеческих». [515] Точно также не утрачивается необходимо у мистика-созерцателя и внимание вообще к внешнему мiру, к созерцанию природы, — восприимчивость к впечатлениям, идущим извне. По учению, напр., того же подвижника, когда ум вращается в сфере сверхчувственного (ὑπὲρ φύσιν), то чувства (αἰσθήσεις) могут беcстрастно (ἀπαθῶς) заниматься исследованием причин вещей, исследованием их природы (τὰς φύσεις), свойств (ποιότητας), действий (ἐνεργείας) и смысла (λόγους, rationes). [516]
Конечно, все указанные обстоятельства лишь ослабляют в значительной степени утверждения Ф. Ф. Гусева относительно несовместимости созерцания и всякой внешней деятельности, внутренней сосредоточенности и одновременного восприятия внешних впечатлений. Некоторая доля справедливости за ними все же остается, — в том смысле, что все внешние отношения мистика-созерцателя должны быть все же, так или иначе, урегулированы, чтобы в самом деле не служить помехой для достижения и сохранения созерцательности, понимаемой в истинном смысле. Общение с людьми в самом деле не может быть, так сказать, безразборчивым, ничем не контролируемым и не ограничиваемым, но все же оно не устраняется, при достижении созерцательности, безусловно.
Общий смысл святоотеческих воззрений на данный предмет выражен очень точно и определенно, например, у Григория Богослова.
Святой Отец восхваляет, между прочим, «умеренность в общении с другими и в уклонении от общения, — общение для назидания других и уклонение для собственного поученья тайнам Духа, — вполне одобряет умеренность в таком общении, которое сохраняет уединение среди самого общества, и умеренность в таком уклонении, которое соблюдает братолюбие и человеколюбие среди самого уединения». [517] По учению святителя, «любомудрие состоит не в угрюмости, но в твердости души, в чистоте ума и в искренней наклонности к добру. А при этом можно иметь и наружность какую угодно, и обращение с кем угодно, и оставаться одному с самим собою, укрывая ум от чувств, и жить в кругу людей и знакомых, уединяясь в самом обществе, любомудрствуя среди не любомудрых».
