главных страстях (у Евагрия, Нила Синайского и Иоанна Кассиана). «Чревоугодие» в этой схеме обычно поставляется на первом месте. Что же касается «самолюбия», то оно представляется общей основой всех страстей, их общей почвой, а
не отдельной страстью.
Сама постановка и формулировка вопроса, следующая у автора дальше: «как существуют страсти в человеке; составляют ли они по естеству (?) едино с душой, или же существуют совершенно отдельно?» [849] — должна быть признана неточной и прямо неверной. «Страсти» мыслимы, как проявления и выражения известного состояния сил души и направления их к тем или другим объектам, в ту или другую сторону. Не является ли простым недоразумением, сам вопрос о какой-то отдельности их? С этой точки зрения совершенно непонятна также и фраза: «душа, как добро по природе, и страсти, как зло, совершенно различны…» [850] Автор гипостазирует и объективирует страсти, отделяя их от конкретной основы и поставляя, таким образом, всю трактацию о них на какую-то зыбкую и шаткую почву формальной абстракции и безжизненных, лишенных конкретного содержания, определений.
Общий вывод г. Пономарева вполне гармонирует со всеми его разобранными нами выше суждениями. По его словам, «единственным следствием и самым ближайшим выходом из такого состояния (т. е. из состояния раздвоенности духа и тела) [851] является жизнь на началах одного [852] духа, т. е. аскетизм». [853]
Целью аскетизма служить «достижение идеала святости, некогда предначертанного человеку в райском состоянии или, выражаясь точнее, возобновление живого союза с Богом путем воспитания в себе доброй настроенности». [854]
Таким образом, и здесь автор остается верен своей обычной формальной точке зрения. Однако к самому концу разбираемой главы автор, по-видимому, сам заметил, что последовательно и неизменно проводимая им формальная точка зрения мало плодотворна и сама по себе слишком недостаточна для выяснения действительных, самых характерных особенностей христианского аскетизма. По крайней мере, на последних страницах 1-ой главы г. Пономарев робко, не совсем решительно, и с ограничениями, — но тем не менее довольно ясно, — признал важнейшим моментом для уяснения особенностей христианского аскетизма анализ чувства любви к Богу. [855]
«…По идее творения человека, основанное на любви взаимоотношение между Богом и человеком, когда последний постоянно должен был наслаждаться жизнью Первого, представлялось (т. е. в мiровоззрении свв. аскетов) единственно истинным и единственно правильным образом бытия».
