безусловное отрешение от всяких внешних впечатлений. 2) Такое отрешение и не возможно и не желательно, так как для достижения именно мистического единения с Богом необходимо быть «милостивым», и это качество предполагает непременно внешнюю деятельность, а следовательно, обращение внимания и на «внешнее». 3) И действительно, созерцатели-аскеты, вообще говоря и не принимая во внимание некоторых частностей, проявляли свою милостивость к людям не только молитвой за них, но и разнообразной внешней деятельностью, по свидетельству исторических памятников аскетизма. 4) Любовь в Богу невозможна без осуществления деятельной любви к ближним, равно как и 5) христианское служение истинному благу ближних не может рассматриваться в отдельности от религиозного служения Богу обособленно от него. 6) Любовь — непременное содержание и потому обязательное условие достижения богоподобия и богообщения. 7) Идеал христианского подвижника — в гармоническом сочетании созерцания и деятельности. 8) Основных исторических определившихся путей богообщения —
два, а не один, — путь созерцательно-уединенной жизни и путь общественно-деятельной, из которых каждый получает то или иное религиозно-нравственное значение и достоинство в зависимости от одушевляющего христианина настроения — любви к Богу и ближним, причем в отношении к последним — непременно также ради Бога.
Какие же общие результаты полемики А. Ф. Гусева и Ф. Ф. Гусева относительно сущности, особенностей и условий «аскетизма»?
Ф. Ф. Гусев, принимая и категорически утверждая то положение, что любовь к Богу — эта высшая и необходимая христианская заповедь — вполне свойственным ей образом выражается только в исключительной созерцательности, доказывает полную и решительную несовместимость созерцания, по существу, с деятельностью на благо ближних.
Отсюда, по взгляду Ф. Ф. Гусева, заповедь о любви к ближним выражается у христианских аскетов только во внутренней настроенности благожелания и молитвенного общения. Деятельное проявление любви к ближним становится и ненужным и невозможным, в виду требований, особенностей и условий именно созерцательной любви к Богу. Таким образом, созерцательность как бы поглощает и исключает деятельность. Преобладание одного настроения может совершаться только в явный и существенный ущерб другому.
Что же касается А. Ф. Гусева, то он, исходя из той мысли, что заповедь о любви к ближним предписана в христианстве, как главнейшая и необходимая обязанность, — как настроение, очевидно, не противоположное последней, а с ней вполне согласное и гармонирующее, ее только дополняющее и раскрывающее, — старается доказать обязательность для всех христиан совмещение созерцательности и деятельности. Но каким именно способом эти настроения взаимно мирятся психологически, в живой личности, как устраняется тот антагонизм «созерцания» и «деятельности», в который эти состояния поставляются у Ф. Ф. Гусева, — эти и подобные вопросы у А. Ф. Гусева в сколько-нибудь достаточной степени не выясняются. Для успешного выполнения этой работы потребовался бы точный и обстоятельный анализ христианского учения, на основании обширного и самостоятельного изучения как Св. Писания, так и — особенно — патристической письменности, которое требует специальной работы. Не выполнивши этого условия, всякий исследователь об «аскетизме» оказывается без твердой почвы; он не может даже установить с несомненностью и определенностью смысла и значения самых центральных и основных аскетических понятой и терминов, которые напр., «созерцание», «деятельность», «мiр» и т. под.
