Монашка бросила на Фрунзе недоверчивый взгляд:
— Вы знаете «Откровение»?
— И не только.
Он полтора часа подряд сыпал цитатами из Библии, из «Житий святых», из Евангелия и даже из псалтыря. Монахиня была сражена.
Мать Анны сказала:
— Вот видишь, какой хороший человек Михаил Васильевич, знает Евангелие, а ты, безбожница, сама не веришь и нас смущаешь.
Потом, когда старушки ушли, Анна и Фрунзе долго смеялись.
— Да вам хоть сейчас на амвон! Вот уж не подозревала. Думала, вы только Маркса, а вы и Матфея, и Луку.
— А я и псалмы петь умею. В «Николаевском университете» всему научишься от скуки. Приходится, помимо главного, знать массу всякой чепухи: например, Уголовное уложение, то есть право, которое должно быть уничтожено и будет уничтожено, как мне кажется, очень скоро. В революционной буре погибнет многое из того, что сейчас кажется несокрушимым, вечным. Ограниченность в людях воспитывали веками. Предположим, просыпаетесь вы утром — и ни одного жандарма, ни одного полицейского, ни одного капиталиста и помещика. А вы, Анна Додонова, ведаете просвещением масс в республиканском масштабе.
— Такое в самом деле невозможно представить.
— А ведь будет.
— А какое место отводите вы себе?
— У меня есть один крупный недостаток: я не умею мечтать о будущем расплывчато, так сказать, в дымке романтики. Для меня оно всегда выступает в конкретных, материальных формах. Символиста из меня никогда не получилось бы. Когда в стихах современные модные поэты снобируют своим «не» и «ни», меня охватывает злость. Откуда подобное бессилие в молодых людях? Или это просто-напросто поэтический форс?.. О себе? Закончу образование в Политехническом, а там видно будет. Я ведь еще в Манзурке задумал писать «Историю сибирской ссылки». Такая работа потребует много лет. Потомкам для сведения. После революции я непременно создал бы общество политкаторжан и ссыльно-переселенцев. И чтобы каждый написал свои воспоминания. Еще я создал бы Иваново-Вознесенскую губернию, как она мне представляется. Очень грустно, что умер Максим Максимович Ковалевский. Совсем недавно. Когда что-нибудь делаешь вроде бы для себя, то в конечном итоге выходит, что делаешь все-таки для других. К примеру, все мои экономико-статистические задумки или «История сибирской ссылки». Всегда почему-то представлял Ковалевского: как он посмотрит, как отнесется? Выходит, что для себя-то ничего и не нужно. Даже любознательность, желание прочитать как можно больше книг — в конечном итоге опять же не только для себя. Знание — оружие. А если оно не оружие, то зачем оно? Если бы существовал поповский рай, то я там занимался бы столярным делом.
