Самым неожиданным образом Фрунзе попал в беду во время поездки в Ивенец. Острый приступ аппендицита. Его направили в госпиталь. Госпиталь был переполнен ранеными. Операция прошла не совсем удачно. Врач сказал:
— Придется полежать месяц.
Но жандармы, обшарив весь город, добрались и до госпиталя. Они все чаще и чаще стали появляться в палатах, бесцеремонно заглядывая в лица больных.
— Я хочу выписаться досрочно, — сказал Фрунзе врачу. — Тяжелораненых много, а я могу потерпеть.
Врач, по-видимому, догадавшись, в чем дело, возражать не стал.
— Собирайтесь! И немедленно. Они опять пожаловали. Я проведу вас служебным ходом.
Повидавшись с Любимовым, он в тот же день выехал в Москву. Чувствовал себя скверно. Решил предупредить Батурина телеграммой. Вышел на какой-то станции, отправил телеграмму и забрел в буфет выпить стакан чаю.
Но в дороге ему «везло» на встречи; прямо перед собой он увидел жандармского ротмистра Иванова, который в свое время снимал с него допрос. Иванов кивнул ему, как старому знакомому. А может быть, он кивнул кому-нибудь другому. Когда поезд тронулся, Фрунзе прыгнул в чужой вагон. Ротмистр как будто отстал. Проехал несколько станций, вернулся в свой вагон. Ничего подозрительного. Покружив по Москве, чтобы запутать шпиков, поехал на квартиру Батурина. Павел Степанович встретил радостно, но, выслушав историю с жандармским ротмистром, встревожился.
— Черт его знает, что у него на уме. Во всяком случае, здесь оставаться вам рискованно.
— Поедем, Михаил Васильевич, со мной в деревню, к моей матушке. Я возьму отпуск. Там и отдохнете, и подлечитесь, — предложила Анна Додонова.
— Что ж, свалимся вашей матушке, как снег на голову. Спасибо, Анна Андреевна. Я с радостью…
…Рязанщина. Глухой хутор. По ночам лают собаки. Облетевшая березовая аллея, уходящая вдаль. Морозные утра, уютный, теплый дом. У окна — Анна за старинным бюро. На ней длинное платье, освеженное рюшем из старого кружева. Волосы стянуты красивым узлом. Сельская тишина. Как будто и нет войны, окопов, бризантных снарядов.
— Постарайтесь понравиться маме, — говорит Анна. — Ей всего не объяснишь. Она у меня строгая, набожная. Вот та противная черная монашка так и трется возле нее. Приживалка…
— Беру на себя монашку, — отвечает он, смеясь.
Когда за ужином заговорили о войне, Фрунзе поднял глаза к потолку и произнес:
— В «Откровении» апостол Иоанн пророчествовал, что некогда народы сойдутся на месте, нарицаемом Армагедонн, и битва будет продолжаться целый день. Свершилось. День — иносказание.
