— И подбивали бы ангелов к восстанию.
— Это само собой.
— Вот такой вы и есть: сгусток воли и энергии.
— Стоп. Я ведь тоже умею говорить комплименты дамам.
— Да какая ж я дама? Тоже скажете…
— Большевистская дама.
— Дразните?
— Просто думаю, что появился новый тип женщины. Причем это массовое явление. Раньше ведь как: требовали эмансипации. Но эмансипация нужна буржуазной даме. А вы требуете равенства. И не только требуете, а боретесь за него, не отъединяя себя от мужчин. Следовательно, равенство, в отличие от эмансипации, — категория классовая. Короче говоря, я восхищаюсь вами, революционерками. Вот манзурские бабы по-своему понимают независимость: там в семье женщины и мужчины имеют свои отдельные кассы. Баба продает холст, масло, а деньги складывает в кубышку. Ну а мужик — все, что выручил за извоз, пропивает. Одеваются тоже каждый на свои капиталы. Ну а что касается воли, энергии, то ведь жизнь — движение; застой — смерть. Вот Гегель, например, утверждает, что процесс жизни состоит в отношении индивида, как субъекта, к окружающим его объектам. А мне этого мало. Ведь какая-нибудь каракатица или амеба тоже по-своему опознает мир. Куда заманчивее считать себя инструментом преобразования мира на разумных началах. У меня иногда появляются странные мысли о переходе эволюционного времени в историческое. У таракана, стрекозы и скорпиона нет истории: за миллионы лет они ничуть не изменились — их находят в геологических пластах самых отдаленных эпох. Время сделалось историческим лишь для человека, для человеческого общества. Вот мы говорим: история человечества — это история борьбы классов. С железной необходимостью отомрет самодержавие, отомрет капитализм. Начнется эра социализма. Теперь скажите: когда отомрут классы и во всем мире утвердится бесклассовое общество, какое содержание обретет история человечества? Мы ведь тогда уже не сможем сказать, что история есть история борьбы классов?..
Он умел ставить вопросы, которые будили мысль. Он думал как-то по-своему, не по-книжному. И казалось бы, давно знакомые вещи вдруг оборачивались своей неожиданной стороной. Думал он с каким-то наслаждением. Когда думал вслух, то как бы спорил сам с собой.
Однажды он сказал:
— Личное будущее может не состояться. Тюрьмы, ссылки, смерть. Так случилось с моим другом рабочим Павлом Гусевым. А общее будущее обязательно состоится. Эта убежденность и придает мне силы. Ведь у жизни несколько измерений, и длина, как мне кажется, — не главное из них.
