Как только Петрович и мать убитой покинули кабинет, Опалин вызвал по телефону Казачинского, а вещдоки завернул в бумагу и спрятал в сейф.
Юра вошел, держа в руках газету.
— Новости слышал? Пятую страницу сразу смотри…
Опалин взял номер и скользнул глазами по заголовкам. Внеочередная четвертая сессия Верховного Совета СССР… Учебный год начался… 160 тысяч колхозников строят Ферганский канал… А, вот и пятая страница. Заседание Германского рейхстага. Ратификация Договора о ненападении. Военные действия между Германией и Польшей. Всеобщая мобилизация в Англии. Во Франции объявлены всеобщая мобилизация и осадное положение… Прекращение пассажирского движения на железных дорогах Голландии в связи с военными перевозками…
— На кой мне все это? — сердито спросил Опалин, бросая газету на стол. — Давай по делу: я попросил доктора Бергмана сообщить, если поступят убитые, которых душили руками. В общем, трупов набралось прилично, но все убийства не по нашей теме и их быстро раскрывали. А вчера — стенографистка эта. Нинель Уманец, двадцатого года рождения. Тело найдено в ста метрах от дома. Убита ночью, из кошелька пропало фото ее кавалера, но могла и сама порвать — если, к примеру, они поругались. Съезди к кавалеру этому и допроси, вот его данные. — И Опалин протянул Юре исписанный характерными каракулями листок. Казачинский, впрочем, давно уже привык к почерку Ивана и научился без труда его разбирать. — Там еще записи насчет ближайшего окружения, потому что девушку убили, когда она возвращалась домой с дня рождения подруги. Тоже проверь, чем черт не шутит. Алиби, враги… в общем, все как обычно.
Юра уже привык к тому, что, если в деле появлялись молодые женщины, Опалин обычно посылал беседовать со свидетельницами именно его. Но сейчас Юру больше занимало положение дел в Европе, а не расследование.
— Ты все-таки газету почитай, — посоветовал Казачинский. — Кажется, мы сумели избежать большой войны.
— Если узнаешь о ссоре между жертвой и ее поклонником или куда фотография делась, звони мне немедленно, — напутствовал Иван.
Когда Юра вышел, Опалин откинулся на спинку стула и провел рукой по лицу. Жизнь не ладилась. Переехал на новую квартиру, с газом, с водяным отоплением — разве не счастье? Никто не стоит над душой, никто не лезет в дверь без спросу. Своя ванная, своя кухня, свой туалет. О чем еще мог мечтать сын деревенского музыканта, перебравшегося в город и ставшего швейцаром? Всегда их семья ютилась в каморке под лестницей, всегда отец униженно бежал открывать дверь перед очередным господином или важной дамой. Выбраться из-под лестницы казалось верхом счастья. Ну, вот и выбрался. Только, пока он шел к своей мечте, у Маши не хватило терпения дождаться, она вышла замуж за врача и уехала во Владивосток.
