На третьей неделе Кондрат стал чувствовать себя лучше. За несколько дней до конца отпуска в город пришел по отремонтированному пути первый поезд. Вокзал был сожжен.
В день отъезда Кондрата Назаревского на дворе было пасмурно. Иринка проводила его. Приближался вечер. Они долго стояли на пустыре, неподалеку от сгоревшего вокзала, пока не началась посадка в пять товарных вагонов Это и был весь поезд. Кондрат втиснулся в вагон и застрят у самого входа. Сдавленный со всех сторон, не имея возможности шевельнуться, он смотрел на привокзальную площадь и увидел там Иринку. Она подошла к самому вагону. Девочка остан валась одна в этом разрушенном городке, на иждивении комитета помощи семьям красноармейцев,
Кондрат надеялся, что в городе скоро откроют детский приют.
— Ты ж пиши мне, — серьезно сказала Иринка, не сводя глаз с брата, который все еще стоял неподвижно, сжатый со всех сторон, в дверях открытого вагона. Так ему придется, может быть, ехать большую часть пути. Но он ничего не замечал. Он смотрел на Иринку и чувствовал, что сердце у него сжимается до боли. Еще больнее стало, когда он увидел, что Иринка утирает слезы.
Поезд тронулся, и Иринка побежала рядом с вагоном, махая рукой. В эту минуту она совсем не была похожа на ребенка. Это был взрослый человек. Брат даже не мог помахать ей в ответ: руки были плотно зажаты. Пустырь с Иринкой остался позади, даже городских развалин уже не было видно.
В вагоне красноармейцы затянули песню. Кондрату хотелось пробиться туда, но это было невозможно. И много станций проехал он, стоя на том же месте. Мысли начали проясняться. Впереди широко распахнулся чистый горизонт.
Так Кондрат Назаревский возвращался в первую в мире великую армию.
2
В то время, когда Кондрат Назаревский, похоронив отца, утешал измученную Иринку и понемногу приходил в себя после ранения и болезни, а потом уехал в армию, на хуторе Скуратовича совершались дела, отголоски которых дошли и до наших дней. Больше того — они оставили глубокий след на судьбе некоторых людей, героев, можно сказать, этого повествования.
Однажды ночью из того самого ельника, в котором Скуратович прятал своих лошадей, вышел человек. Было темно и тихо, но еще ее поздно. Небо застилали тяжелые тучи. Человек шел медленно. Только шагах в десяти от себя он различил черный силуэт. Это была старая, развесистая дикая груша на поле Скуратовича. Человек прислонился к дереву и постоял, прислушиваясь и вглядываясь в темноту. С той стороны, где находился хутор Скуратовича, не доносилось ни звука.
