– Стоять! – рявкнула она, удерживая левой рукой пистолет Люгера. Причем раненной рукой, висящей плетью, она дрожащими пальцами держала еще один снаряженный магазин. – Руки вверх!
– Не дури! – воскликнул Петр.
– Мне терять нечего! Все равно – или петля, или расстрел. Ну! Руки вверх! Вот. Молодцы, мальчики. А теперь медленно проходим в ту комнату. Да-да. Правильно. Руки не опускаем.
Она подошла к дверному проему, ведущему в комнату, куда она их всех загнала. И замешкалась на несколько секунд. Правая рука была ранена и почти не функциональна. Закрыть ею дверь она бы не сумела. А перекладывать пистолет из левой в правую – опасно. Впрочем, задумываться, как оказалось, тоже опасно. Петр, стоящий ближе всего к ней, шагнул и взмахнул рукой, стараясь подбросить ее пистолет вверх. Прогремел выстрел. И пуля ожгла Кузьмину правое плечо. Но было уже поздно, потому что с левой он зарядил Изабелле прямо в подбородок, роняя на пол…
В помещение комендатуры вошел полковник Имперской безопасности, находясь в прекрасном настроении. Новость о взятии шпионки его сильно порадовала. Как и довольно быстрое «пробитие» ее и выяснение личности. Сделали большое фото. Отправили аппаратом Корна фототелеграмму в столицу. Суток не прошло, как им пантелеграфом передали досье на нее. Изабелла Юрьевна была хорошо известна Имперской безопасности как активистка, сторонник независимости Польши, причем сразу в границах Речи Посполитой, и ярый русофоб. И вот – результат.
Севастьянов окинул взглядом помещение. Отметил дежурного. Телефониста. Четверых бойцов охраны. Искомую дамочку в изрядно потрепанном виде, находящуюся за решеткой «обезьянника». Да морского обер-офицера, что сидел на стульчике рядом и, кажется, минуту назад беседовал с ней.
– Пострадавший? – кивнув на обер-офицера, спросил Севастьянов у дежурного.
– Так точно. Петр Кузьмин. Обер-мичман. Извольте, – произнес тот и передал папку полковнику. Его дело.
– Господин полковник, разрешите обратиться? – подал голос вставший со стула Кузьмин.
– Обращайтесь.
– Я понимаю, Изабелла – враг. Как и то, что ее казнят по закону военного времени как шпиона. Но она была мне очень близка. Поэтому я прошу у вас разрешения проститься с ней перед казнью и забрать тело для погребения. И, если это, конечно, возможно, расстрелять ее, а не вешать.
– Хорошо, – кивнул Севастьянов после долгой… очень долгой паузы, в ходе которой он рассматривал этого парня, обдумывая что-то свое. А потом, повернувшись к дежурному, продолжил: – Эту в кабинет. На допрос. А господина обер-мичмана попросите задержаться. Возможно, потребуются его показания или пояснения.
