Вдруг пронзила мысль: надо идти в тот самый психоневрологический диспансер и встретиться с этим врачом Гавриленко! Через полчаса, промокшая и заплаканная, я постучала в окно регистратуры.
– У Гавриленко сегодня прием закончен. Может, хотите поговорить с главным врачом? – спросила девушка в белом халате. Я согласилась. Вскоре ко мне подошла женщина средних лет и приветливым жестом предложила пройти к ней в кабинет.
– Присаживайтесь, пожалуйста, – она представилась и протянула руку. – Нина Васильевна, – я села напротив, настороженно оглядываясь: раз Проценко тут уже побывал, я ожидала подвоха.
Рассказав главному врачу свою историю с самого начала и показав заключения Гавриленко и Тютюник, я написала заявление, в котором просила выдать мне официальные медицинские документы с диагнозом моего ребенка. То, что было дальше, поставило нас с главным врачом в тупик. В выписке из медицинской карты Проценко Ксении значился диагноз: «Экспрессивное расстройство речи, фобический синдром, синдром аутизма». Моей девочке действительно были прописаны сильнодействующие психотропные препараты! Значит, Проценко на суде не блефовал – Ксюшу лечили таблетками; однако официального диагноза почему-то не представил! Я запуталась: что же в этих бумажках правда, а что – нет?
– У моей дочери зафиксирован аутизм? А я узнаю об этом спустя полгода?! Почему, почему никто не спасает Ксюшу, ведь этот диагноз появился после похищения у меня ребенка?! – спросила я. Нина Васильевна лишь подтвердила мои опасения:
– Психиатрической практике известны подобные реакции на материнскую депривацию. Сколько дочери лет, вы говорите? – услышав, что Ксюше на момент разлуки со мной было всего 2,5 года, Нина Васильевна покачала головой. – И вам до сих пор не известно, где скрывают девочку?
Я заплакала. Хотелось поделиться с кем-то наболевшим.
– Не пойму, зачем Роме нужна эта запутанная игра? С каких пор мои близкие стали предметом манипуляций? Почему врачи не разглядели истинную причину расстройств девочки?
– Судя по тому, что я вижу в карточке Ксюши, в диспансер вашу дочь привела бабушка. Мне видится, что эта «игра» выгодна скорее ей, – ответила главный врач и предложила вызвать на очередное обследование ребенка с отцом, а также меня, для того чтобы «честно» исследовать связь ребенка с матерью и отцом, однако допускала, что сила этого жеста, равно как и документа за рамками судебного слушания, будет ничтожной. Но я была согласна на все. Даже увидеться с дочкой в стенах этого учреждения.
