Арабская Золушка | страница 15
– Это несправедливо! Меня обманули! Вы меня обвиняете в том, что меня обманом сюда заманили?! Так же могли обмануть и мужчину, и женщину, и ребенка, и старика! Это несправедливо! Помогите мне, пожалуйста! Вы же можете! – смотрела пристально в глаза.
– Софья, прекрати! Я не буду тебе помогать!
– Как вас зовут? – кажется, уловила нотки желания помочь или что-то похожее.
Мне нужно «додавить», «дожать» его. Этот мужчина, явно, не так равнодушен к происходящему, как хочет то показать!
Татуировщик посмотрел на меня, выражая взглядом какую-то скорбь. Он, словно, такой же раб, как и я.
– Меня зовут Мохаммед. Я двоюродный брат шейха, – вскинув бровью, произнес.
– Тогда вы точно можете помочь! – не теряла я надежды.
– Э, нет. Ты меня не слышала, Софья, я не могу помочь тебе. Ты попала в гарем, ты будешь исполнять прихоти шейха, пока ему не надоест. А как надоест, молись, чтобы просто отпустил. Ведь он может и казнить тебя, если ты его разозлишь. Так что выполняй его прихоти хорошо, но не слишком. Иначе, может, и не надоест ему тебя брать, оставит до тех пор, пока не состаришься. А потом отправит на рынок милостыню просить.
Вновь посмотрев ему в глаза, не верила, что он так лицемерно врет. Ему не плевать! Ему самому не нравится происходящее… Или мне только кажется…
– Ляг на живот, я сделаю тебе тату, – достал из своего кейса какой-то листик.
Выполнив его указания, лежала, еле сдерживая слезы. Татуировка… Никогда не хотела их делать. Более того, всегда считала дураками тех, кто их делает. Теперь после того, как выберусь из передряги, придется заняться ее удалением. Но вспоминая шрам, оставшийся у подруги после удаления тату, еще больше загрустила. Ком застрял в горле, обида выжигала рану в груди, так же, как его жужжащий инструмент выбивал рисунок на моей пояснице.
Я даже не имела понятия, что он рисует. Наклеив на кожу тот самый листик, видно, сделал наметки будущей татуировки и приступил к работе. Вонзающаяся сотни раз за минуту игла через некоторое время уже жутко раздражала. А он все колол и колол.
Укусив себе руку, перекинула внимание на другую боль, не такую раздражающую. Мохаммед же молчал. Он скрупулезно рисовал, не отвлекаясь ни на секунду, только делая изредка перерывы, видимо, чтобы я совсем не сошла с ума от изнуряющей боли.
И ведь мог бы, наверное, обезболить… Но не стал. Не стал тратить на меня лекарство. Вполне возможно, что мое первое впечатление, что ему жаль меня, оказалось ошибочным.
