Понуждаемые руганью и побоями взбесившихся немцев, мы снова силимся поднять неподдающееся бревно. Нечеловеческими усилиями нам удается на этот раз приподнять его и взвалить на плечи. Сделав еле заметную передышку, мы, надрываясь от тяжести и проваливаясь в снегу, начинаем медленно двигаться вперед и, осторожно лавируя на поворотах, выбираемся из леса. В наступившем безмолвии, среди снежных заносов и завалов из сучьев чудовищное бревно, словно по волшебству, плавно плывет над снегами.
— Кабы не завалить, мужики, — хрипя от натуги, высказывает опасение Яшка. — Не сдюжить Доходяге. Какой из него, к шутам, направляющий?
Обессиленный побоями и без того донельзя слабый Осокин, шатаясь от непомерной тяжести взваленного на его хрупкие плечи комля, делает неимоверные усилия, чтобы удержаться на ногах и не упасть. Но опасения Колдуна, как всегда, сбываются. Увязнув в снегу, Осокин замедляет движение и, неожиданно оступившись, падает. Бревно сразу же делает крен и, погребая под собой нас, всей тяжестью обрушивается в глубокий снег. Щедро награждаемые пинками и прикладами, мы тщетно и долго барахтаемся в снегу, пытаясь из-под него как-то выкарабкаться.
Все наши последующие потуги вновь взвалить бревно на плечи ни к чему не приводят. Убедившись в бесплодности наших отчаянных усилий, Девочка прибегает к перестановке и, отшвырнув Андрея, ставит на его место Жилина.
— Особенно не старайся, Жила! — спешим мы предупредить его. — Увидит, что не под силу, добавит людей с трассы.
— А пошли вы все к … матери! — не обращая на нас внимания, с усердием берется он за комель. — Не хватает еще, чтобы и мне из-за вас ребра пересчитывали. А ну, взя-я-ли!
— Давай, давай! — с неприязнью напутствуем мы. — Проявляй себя, выслуживайся за окурок!
По его команде мы нагибаемся и после непродолжительных усилий поднимаем бревно из снега. Тяжеленный комель Козьма несет один за троих, играючи, легко и плавно, приводя в неистовый восторг ликующих немцев.
— Гут, зер гут![22] — визжит от восхищения Девочка.
Сбросив бревно на трассе, мы сразу, подгоняемые усердием Жилина, возвращаемся за следующим и, оставив всякую надежду на увеличение команды, уже до конца дня не знаем ни минуты отдыха и покоя. Всячески поощряя Козьму, немцы щедро оделяют его табаком и бутербродами. Не забывают они и Осокина, которого с холодной и тупой методической расчетливостью продолжают время от времени жестоко избивать.
— Хойте абенд нихт бекоммен брот, нихт бекоммен суппен! Бекоммен айне вассер!
