Было всякое:
и под окном стояние,
письма,
тряски нервное желе.
Вот
когда
и горевать не в состоянии —
это,
Александр Сергеич,
много тяжелей.
Айда, Маяковский!
Маячь на юг!
Сердце
рифмами вымучь —
вот
и любви пришел каюк,
дорогой Владим Владимыч.
Горькие строки. Но об этом невозможно молчать, душа просит лирики, хотя и цензор может за это «нацыкать», и, как скажет автор в политической поэме, превращаясь снова в «главаря», «нынче не время любовных ляс». Разговор с Пушкиным размягчил его стонущее сердце, и ему не хочется оставлять больную тему. Но нельзя же забывать о своем имидже, и Маяковский, вдруг меняя тональность, грубовато перефразирует любимые им пушкинские стихи:
Я знаю: век уж мой измерен,
Но чтоб продлилась жизнь моя,
Я утром должен быть уверен,
Что с вами днем увижусь я.
Процитировав это четверостишие на диспуте в том же 1924 году, уже не ерничая, Маяковский добавил: «Конечно, мы будем сотни раз возвращаться к таким художественным произведениям, и даже в тот момент, когда смерть будет накладывать нам петлю на шею, тысячи раз; учиться этим максимально добросовестным творческим приемам, которые дают верную формулировку взятой, диктуемой, чувствуемой мысли. Этого ни в одном произведении в кругу современных авторов нет».
В «Юбилейном» звучит своего рода признание поражения – долговременная атака на лирику не удалась:
Но поэзия —
пресволочнейшая штуковина:
существует —
и ни в зуб ногой.
Дескать, извините, читатели, вот и я ударяюсь в лирику, беседуя с дорогим мне Пушкиным, и «даже ямбом подсюсюкнул», хотя и считаю, что прошло время «ямба картавого».
Пушкина автор пытается представить своим современником и объясняет ему положение дел в советской поэзии, в новом российском быте.
Есть, конечно, и в этом стихотворении доля политики, есть строки, говорящие о том, насколько поэт еще во власти большевистского «ревинстинкта». Это типично комиссарский подход к решению судьбы Дантеса:
Мы б его спросили:
– А ваши кто родители?
Чем вы занимались
до 17-го года? —
Только этого Дантеса бы и видели.
Это уже не шутка. Теперь мы, презирая Дантеса, но зная трагическую историю нашего государства, можем сказать: жуткие слова. И тем более не следовало их произносить Маяковскому – сыну дворянина. Но было сказано. Произнес их поэт – порождение «страшных лет России» и, как ни крути, честный, убежденный, верящий, но все-таки во многом рупор советской власти.
