Не исключено, что воинственный пыл Маяковского остудили выступления В. И. Ленина в 1920 году и резолюция ЦК РКП(б) о Пролеткульте. Как известно, Ленин, хотя и готов был разогнать чуждый ему Большой театр, всё же декларировал необходимость освоения культурного наследия.
Так или иначе, но в 1920–1923 годах Маяковский не сделал ни одного крутого выпада непосредственно против Пушкина (разве что упомянул в 1921 году «вылинявший пушкинский фрак», но это уже невинный троп в полемике с пролеткультовцами и в связи с многократно повторенным им же требованием «дать новое искусство», «новые формы»). Зато пушкинские образы и выражения взяты на вооружение – и надолго. Это и в «Стихотворении о Мясницкой, о бабе и о всероссийском масштабе» («Правдив и свободен мой вещий язык»), и в стихотворении «О поэтах». Можно вспомнить и антибюрократическое стихотворение «Анчар», и перифраз разговора Татьяны с няней в четвертой главе поэмы «Хорошо!» – с сатирической окраской.
Такое впечатление, что всегда существовавшую любовь к поэзии Пушкина Маяковскому долго мешали выразить соображения идеологического и эстетического порядка. Раскованность души и слова пришла в 1924 году. И это было ощущение радости, счастья. Позднее, когда в СССР впервые заговорит радио, Маяковский употребит именно это слово – счастье: «Счастье небольшого кружка слушавших Пушкина сегодня привалило всему миру…» («Расширение словесной базы», 1927 год).
К 1924 году назрела потребность самовыражения в разговоре с Пушкиным по душам обо всём, что волнует. Несомненно, сказалась и атмосфера всенародного празднования 125-летия великого поэта. «Свободно и раскованно», не стремясь к строгой последовательности и логике, как это бывает в интимной дружеской беседе «entre nous», Маяковский ведет откровенный разговор с близким по духу умным человеком, который всё поймет с полуслова. И радостное ощущение от общения с Пушкиным не покидает поэта другой эпохи:
Мне приятно с вами, —
рад,
что вы у столика.
И знаменательно, что начинает этот разговор «агитатор» и «горлан» отнюдь не с политики, а с сугубо личных проблем – с любви. «Любовная лодка», о которой через шесть лет с горечью напишет Маяковский в предсмертной записке, уже сейчас идет ко дну: принципиально меняются отношения с Лилей Брик, гаснет «несгораемый костер немыслимой любви», но сохраняется дружба. Только дружба. Тяжело переживает поэт крушение; тоскливое состояние души не скроешь за привычно утешающими скучными сентенциями вроде: «…можно жить, работать можно дружно». Неудержимо вырываются другие слова: «горе», в сердце «стон», «я теперь свободен от любви и от плакатов», «бесполезно грезить, надо весть служебную нуду», преодолеть «меланхолишку черную», «их и по сегодня много ходит – всяческих охотников до наших жен». Это всё – «и любовь пограндиознее онегинской любви» – о себе, всё имеет жизненную основу, и обо всём этом хочется поведать Пушкину. Кому же еще?
