из лавочников, из купцов,
Помещиков, кадет и акушерок.
Его смешали с кровью офицеров,
Прожгли, сплавили в застенках Чрезвычаек,
Гражданская война дохнула в его уста…
М. Волошин «Буржуй», 1919
Реальных врагов, «буржуев», нет: «паршивый пес» «ковыляет позади», и теперь новые хозяева жизни ищут «незримого врага». Он наконец найден: вроде бы свой, «товарищ», да еще с красным флагом в руке, но подозрительно прячется за стенами домов. Расстрелять! Они не знают, что это Иисус, и не в силах убить его, но выстрелы символичны, а символы в поэзии Блока играют не последнюю роль.
Мне довелось прочесть проповедь о. Павла Флоренского «Вопль крови», произнесенную в 1906 году, Поразила одна фраза: «Но неужто оттого только, что Христос не виден, стрелять в Него можно?» Кто знает, быть может, Блок был знаком с этой проповедью, возможно, эта мысль получила неожиданное развитие в «Двенадцати». К многочисленным преступлениям вершителей революционного террора добавляется и этот грех отступничества от главной заповеди – о любви к Богу.
Правда, М. Волошин считал, что Блок изобразил «двенадцать безликих людей, в темноте вьюжной ночи вершащих свое дело распада и в глубине темного сердца тоскующих о Христе, которого они распинают». Но на чем основаны эти предположения? На возгласе «Господи, благослови!»? Неубедительно. Однако эта мысль Волошина получила парадоксальное продолжение в статье Б. Сарнова «Новые люди на арене истории» («Литература», 1994, № 12). «Смысл блоковской поэмы в том, – пишет Б. Сарнов, что эти двенадцать гонителей Христа – они-то и есть самые верные и истинные его апостолы…» И далее: «Он их осеняет, и благословляет, и ведет. Потому что в их безумии, в их маниакальности, в их одержимости живет и неиссякаемая жажда истины, и неистребимая вера в Него».[6] Автор статьи называет красногвардейцев «апостолами новой веры», которая «отныне и навсегда должна утвердиться», как и «новая, иная, перевернутая шкала моральных ценностей».
При всем уважении к Бенедикту Михайловичу Сарнову не могу принять его версию, так как она не опирается на текст поэмы. «Новая вера»? Во что и в кого верят разрушители, живущие «без имени святого»? В поэме об этом ничего не сказано. В худшем случае – ни во что, в ином варианте – в большевиков, в Ленина, Троцкого. Но при чем тут Христос? С его апостолами они не имеют ничего общего. Куда он, Иисус, может их вести и на какие дела благословлять? Может ли Христос приветствовать и поддерживать «перевернутую шкалу моральных ценностей»? «Что же это за апостолы, которые выходят охотиться на своего Христа?» – справедливо негодовал М. Волошин. Да и Христос ли изображен в поэме? Если принять концепцию Б. Сарнова и согласиться с тем, что озлобленные бандиты – это и есть «истинные апостолы», то они апостолы антихриста, дьявола, не иначе. Но если в конце поэмы появляется лже-Христос, тогда и вся трактовка произведения должна быть «перевернутой». Однако та необыкновенная, истинно блоковская лирическая нежность, с которой написаны выбивающиеся из общего стиля поэмы последние строки, наряду с мучительными откровениями дневниковых записей, убеждает: в конце поэмы – явление Христа.
