добиться перемен в жизни и дает дельные советы (когда может это сделать), чуток и заботлив, то Сатин, эгоистично, грубо и высокомерно общающийся с ночлежниками, обзывающий их «скотами», «тупыми, как кирпичи», «огарками», «дубьем» и т. п., предлагает единственный выход – ничего не делать, «обременять землю», и сам не расположен трудиться. Убийца, пьяница, мошенник, равнодушно и жестоко относящийся к живым и погибающим людям, готовый за пятак на всё, – и это «человек, сохранивший достоинство и веру в лучшую жизнь»?! И он еще декламационно провозглашает уважение к человеку! Впрочем, в этом случае он повторяет мысли и слова Луки, и прав Горький, сказав, что они чуждо звучат в устах Сатина. Сатин берет под защиту Луку, называет его умницей, понимающим, что правда заключена в человеке и его возможностях, искренне жалевшим людей и только поэтому обманывавшим их, но вовсе не шарлатанившим.
Лука произвел сильное впечатление на Сатина, старик «из головы вон не идет». В известных монологах он по существу излагает постулаты Луки: и об уважении к человеку, и о том, что человек «всё может» (мысли Горького, некоторые из них дословно прозвучат через год в поэме «Человек»). Оправдав Луку и одарив его панегириком, а после одного из монологов предложив выпить за его здоровье, Сатин переходит к обобщениям, которые критиками восприняты как выпад непосредственно против Луки и его взглядов. Но было бы нелогично, сказав столько добрых слов о старике, тут же устроить атаку на него. Думаю, что не Луку имеет в виду Сатин. Да и сам Горький обмолвился: «Но из утешений хитрого Луки Сатин сделал свой вывод – о ценности всякого человека». Да, именно об этом неоднократно говорил Лука. Как видно, он в известной степени оказался наставником ночлежного оратора. «Человек – может добру научить…» – убеждал Лука. Чему-то научил Сатина, чему-то не успел научить. Упомянув о многих лжецах, Сатин быстро переводит монолог в классово-политическую плоскость: «Ложь оправдывает ту тяжесть, которая раздавила руку рабочего… и обвиняет умирающих с голода…» Лука к этому не имеет отношения: не оправдывал «тяжесть» и не обвинял «умирающих с голода». А в ночлежке есть всего один бывший рабочий – Клещ, бессердечный индивидуалист, о котором Горький в 30-х годах резко отозвался, отделив его от рабочего класса: «…новой правды он не чувствует и не понимает». Но и ему Лука ничего плохого не сказал и не сделал. Ложь, говорит Сатин, нужна тем, «кто живет чужими соками». Это можно отнести к ханже, крохобору и кровопийце Костылеву, к его остервенелой жене Василисе, но уж никак не к Луке.
