Впрочем, соединение христианства и социализма было свойственно и русским революционным демократам XIX века.
Его послал бог Гнева и Печали
Рабам земли напомнить о Христе, —
писал Некрасов в стихотворении «Пророк», посвященном Чернышевскому.
Так что формулировка Луки вряд ли могла покоробить Горького в 1902 году, и не стоит к ней придираться.
Осуждая утешительство Луки (а это один из главных пунктов обвинения), критики традиционно следуют за горьковской самооценкой тридцатых годов: «Именно таким утешителем (то есть вредоносным. – Г. Я.) и является Лука» (учебник Л. И. Тимофеева). «Проповеди рабского смирения и служит его утешительная ложь» (учебник А. Дементьева). Слово «утешитель» уподобилось красному платку, вызывающему бешеную злобу быка. А между тем Утешителем именовал себя Иисус Христос (см. Евангелие от Иоанна, гл. 14). Там же Утешителем Христос называет Духа Святого. Почему драгоценные человеческие качества – доброта, сочувствие, сострадание, стремление помочь людям, утешить их – стали мишенью многолетних нападок литературоведов и пропагандистов? К сожалению, источник надо искать всё в тех же выступлениях и поздних статьях писателя. Что сказано, то сказано. А сказано было следующее: «…Владимир Ленин решительно и навсегда вычеркнул из жизни тип утешителя, заменив его учителем революционного права рабочего класса». Что и говорить: Ленин не был утешителем; сколько замечательных людей он и его наследники «вычеркнули из жизни», провозгласив отказ от морали в политике!
Я могу еще как-то понять тех, кто в сталинские времена не решался в своих исследованиях отступить от догм категорически заявленной Горьким концепции. Но в наше-то время что мешает переоценке? Да, Лука – добрый человек, говорит несчастным людям ласковые слова, утешает в беде, помогает; и люди, истосковавшиеся по человеческому отношению, заботе, сами просят, чтобы их утешили.
Наташа. Господи! Хоть бы пожалели… хоть бы кто слово сказал какое-нибудь! Эх вы…
Лука. Человека приласкать – никогда не вредно… Жалеть людей надо! Христос-то всех жалел и нам так велел…
Здесь нет ни лицемерия со стороны Луки, ни унижающей жалости. Не тот случай. И вообще-то говоря, неужели уж так вредна жалость? Равнодушие или жестокость лучше? «Не жалеть… не унижать его жалостью… уважать надо!» – патетически возглашает Сатин. Да кто же, если не Лука, единственный в ночлежке, по-настоящему уважает униженных и оскорбленных не им людей (но не Костылева, не Василису, не полицейского Медведева, о которых говорит с презрением или с иронией)? Он не раз напоминает: «всякого человека уважать надо» – и поступает соответственно. Не жалеть, не утешать, держать в ежовых рукавицах – это по-сталински, по-ежовски. А хорошая поэтесса Юлия Друнина пожаловалась в стихотворении: «Кто б меня, унизив, пожалел…» Пожалел бы – может, и не покончила бы самоубийством мужественная женщина, прошедшая войну. Простой народ, говоря иногда: «Я его жалею», имеет в виду другое – «люблю».
