И пошла прочь. Несколько шагов пройдет, остановится, обернется. Все лицо мокрое, покраснело, глаза распухли. Райзл потом его успокаивала, твердила, мол, ерунда это, не сбываются проклятия. Вон, ее-то, Райзл, кто только не проклинал. Сбылась бы хоть тысячная доля того, что ей желали, она бы давно лежала ногами к двери. Но Макс знал, что эти проклятия сбудутся. Не Циреле его прокляла, а святой человек. Его манера, его голос. Слова обрушились на Макса, как град раскаленных камней. Он всем телом ощутил их обжигающие удары. Но нельзя же теперь сидеть сложа руки и ждать конца. Пока жив, надо урвать хоть немного счастья… Как он до этого предвидел, что придет день расплаты, так теперь знал, что без Райзл больше шагу не сможет ступить… За двадцать четыре часа она стала для него всем: женой и любовницей, компаньоном и проводником. Она снова и снова повторяла:
— Положись на Райзл. Со мной не пропадешь!
Она расспросила, как у него с деньгами, и он рассказал без утайки, сколько у него наличных, сколько стоят дома и земля. Впервые в жизни он разговаривал с женщиной, ничего не скрывая. Все получилось легко и просто: до сих пор он дурачил, кого только мог, а тут целую ночь проговорил с Райзл, и у него с языка не сорвалось ни слова лжи. И он знал, что она ему тоже не врет. Все точь-в-точь как рассказывал о ней Слепой Майер. Да, она подцепила заразу, до того как связалась со Шмилем Сметаной, но доктор Гольдблут все вылечил. Изменяла ли она Шмилю? Да, первые два года. И со сколькими мужчинами? Райзл задумалась. Макс увидел в сумраке, что она загибает пальцы, и услышал, как она бормочет:
— Йоселе Бац — один, Хаим Кишка — два, Хромой Берл — три… Четвертый… Кто же четвертый?.. Ну да, Лейзер Козел!
— Короче, сколько всего?
— Восемь!
— А не больше?
— С места не сойти!
— И Шмиль не знал?
— Черта с два он знал!
— А потом?
— А потом десять лет не изменяла. Пока ты не появился. Ели вру, чтоб мне года не прожить!
И вдруг разрыдалась и бросилась к Максу на шею. Целовала его и плакала, плакала и целовала. И все повторяла:
— Мои мать с отцом честные люди были. А дед, реб Мендл, старостой был в синагоге!
Макс немного посидел в кровати, вспоминая ночной разговор, и опять опустил голову на подушку. Да, отцы, деды, дядья, тетки. В Рашкове о грехе разврата знать не знали. Когда помощник меламеда обрюхатил дочь Мойше-водоноса, весь город ходуном заходил. Мясники ворвались к парню, вытащили его из кровати, напялили на него штаны и сюртук, а потом караулили, чтобы не сбежал, пока ставят свадебный балдахин. Да и позже этой парочке проходу не давали, пришлось им в Америку уехать. У самого Макса была тетка, овдовевшая в двадцать шесть лет. Она больше так и не вышла замуж, пятерых детей вырастила, зарабатывая тем, что потрошила кур и стирала белье. После смерти мужа ни разу парика не надела, даже по субботам и праздникам ходила в платке…
