— Да, хорошая была старуха, — запечалился Волк. — На рогатину, говорят, ее подняли. Что жаль, то жаль…
— Гы-гы-гы, — захныкал Мишатка, — пропадать мне теперь.
— Ну, ну, брось хныкать. Не такой уж ты маленький, чтоб живому тебе мыши голову отгрызли. Полезай вон в воду. Под камнями раков: ешь — не хочу.
— Да-а! Там зверь какой-то страшный сидит…
— Ай, чудак! Смотри!
Подвел его Волк к реке. Смотрит Мишатка: рядом с ним Волк — и в воде Волк. Он поднял лапу — и зверь в воде поднял лапу. Запрыгал тогда Мишатка от радости и как начал камни ворочать да раков на берег выкидывать — и часа не прошло, как целую кучу набросал.
Наелись они с Волком, сели, отдуваются, в зубах ковыряют. А Мишатка и говорит:
— Дяденька Волк, а ты, я слышал, родственником, мне доводишься?
— Из дальних, — ответил Волк.
— А давай, дяденька, тогда вместе жить? Твой ум и смекалка, а моя сила, а?
— А ты не бойся. Живи, как все живут.
— Ну-ну, где мне! Ничего-то я, дяденька, не знаю, ничего-то я не умею. Не покидай меня.
Покрутил Волк носом: и родственник Мишатка, и все такое… только кому ж охота обузу на себя брать лишнюю?
— А, ладно, — согласился Волк, — была не была! Но только чур, уговор: чтоб меня во всем слушаться беспрекословно. Как велю — так и делай.
Мишатка даже лапами по земле захлопал. Еще бы! За дядюшкиной головой и сыт будет, и думать не надо.
Пожили они так дня три, приелись им раки. Да и повыловили почти всех. Где-где лишь самые хитрые остались. Смотрит Мишатка в рот дяде, что тот ему присоветует. А Волк сел на камень, приложил лапу ко лбу, задумался. Часа три думал. Потом как подскочит.
— Погоди-ка… Да ведь вашему брату, медведю, кислый муравей, что мне барашек! Правда?
— Правда! — обрадовался Мишатка.
— Ну, вот и дело! Занимайся тут своими муравьишками, а я на деревню загляну. После раков что-то мясца захотелось.
Попитался Мишатка муравьями с неделю — куда что делось. Кожа да кости остались.
А Волк как ушел, так и глаз не кажет.
Завидел однажды Мишатка его издали, заорал, что было мочи:
— Дяденька-аа! Обожди-ии!
Хотел Волк в ельник шмыгнуть, да поздно: косолап Мишатка, но на ногу прыток. Нагнал Волка.
— Сил моих нет больше, дяденька, — взмолился он, — не столько тех муравьев, сколько земли да заноз в рот попадает. Язык вон распух. Погляди! — и вывалил наружу распухший язык.
Переступил Волк с ноги на ногу, ничего не ответил.
— А ты что несешь, дяденька? — спросил Мишатка.
— Так себе… барашек.
— Дай кусочек попробовать… — и облизнулся.
