И танцплощадка была бы цела. И кинотеатр показывал бы венгерские, румынские фильмы, которые не надоедает пересматривать. Если бы разум выступил против размножения. Если бы род повыветрился, сам себя проводил бы в армию, куда-нибудь в прорубь. К рыбкам. А то вот кого я привел сюда, на пепелище, куда привык приходить один и стоять среди черных дубов, накапливать друг к другу «отравляющее чувство сообщничества»? На подъеме, поддерживая рукой свою спутницу, он снова увидел вместо танцующих девиц отслужившие свое черные покрышки.
* * *
А в это время дома у Гарика кипела страшная работа. Хотя внешне это было не заметно. Никто не смахивал паутину, не двигал мебель, за окнами эркера виднелось хмурое небо. Вертелась пластинка, рассыпая шелест ударных, щеточек, дымчатый саксофон после извилистого соло вовремя ввернул элегантный проигрыш и уступил место роялю. От такой музыки возникала иллюзия, будто за окнами идет дождь, фары автомобилей глубоко отражаются в асфальте, кромсаемом косыми струями. Игорь должен был шутя уговорить Любу лечь в багажник, где она задохнется. На пустыре с вывеской «Парковка воспрещена (кроме машины с карлицей в темном ящике)». Маленький человечек, угодивший в металлический зоб, пропахший бензином. Пролог детективной истории. И музыка подходящая. Гарик был занят сочинением письма другу, которого ожидал суд за хранение и сбыт. Вот что он писал, время от времени он поправлял скрипучую настольную лампу:
«Милая Гага, что между нами общего? Равнодушие. А оно исключает сильные чувства. Дьявол не болельщик. Черти подталкивают, да? Что еще делают черти, Гага? Тянут за ноги ко дну. «Всякий грызун боится запаха детей»? Мой хороший друг боится, что запах грызуна, искавшего прохлады на могильном мраморе его груди, все-таки разогрел его кровь, и грызун, в свою очередь, отогревшись, стал безбожно (или божественно) вонять. Кто виноват? Грызун спасался от жары и вспрыгнул не на ту могилу Почему сразу не прогнал? Зачем прогуливался, вырабатывая с грызуном «отравляющее чувство сообщничества»? Сегодня еще заявятся, если только… что если? И так до бесконечности.
Мальчик написал в газету «Спасите меня от папы». Сермягин папа вырезал заметку, потом показал Сермяге со словами: «Спасите меня от сына». И подписал себе приговор. В этой истории, которую по известным мне причинам я мог бы назвать «Игорь и белка», или «Девушка для бритья», я охотно умываю руки или если угодно, вытираю палец. Все кого-то тянут за ноги ко дну. Например, братьев старшего и младшего подозревают в мужеложстве, но это лишь верхушка айсберга, как говорят в Баку. Зная, что знаем мы, почему нельзя представить оргию с участием обоих братиков, папы Романа, мамы Тамилы и дяди в кожаной куртке. Разве не возможна такая «Летка-Енька» семьи Коваленко? Тянуть ко дну надо чужими руками. Руками других утопленников. Знаешь, какие мне снятся щипцы, клещи! Сон — мой маскарад, где никто не радуется, что туда попал.
