Этот серый, советской выработки, зонт-тросточка был мне необычайно дорог, пускай и достался бесплатно. Я уже терял его один–два раза, и всегда проклинал себя за рассеянность. Чорт с ним, завтра схожу. Не будут же они насаживать на него сырое, неизвестно чье мясо. Десять лет назад я по милости Жабы угодил в вытрезвитель, точнее по собственной глупости, что скрывать. Поперся выпивать в посадке, плащ тогда чуть не потерял. Хорошо еще не заснул на рельсах…
Вечный огонь полыхал пуще обычного. В дневное время газ сгорал бледным, почти невидимым пламенем. До дома, где я живу, оставалось рукой подать. Эта сторона проспекта была совершенно безлюдна, на другой, где остановка, толпились люди. Я замедлил шаг возле туалета-подземелья. Пригляделся, зазор между решеткой и покрытыми мусором ступенями действительно позволял проникнуть внутрь крупной собаке, но сразу я этого не увидел. Чуть ниже была установлена более частая решетка, и в ее квадратные отверстия песиголовцу было уже никак не пролезть. В самую запретную глубь сумел бы проникнуть разве что юркий карлик или ребенок, не соображающий, куда его чорт несет.
Рано утром, с благодарностью приветствуя очередной день на трезвую голову (цену им, дням без ужасов, я знал хорошо), я отправился на стадион и с удовольствием пробежал пять или шесть кругов. В парке после дождя было грязно и слякотно. Звонить Жабе до двенадцати не имело смысла. Но ровно в полдень, услышав по радио об очередном взрыве где-то в Израиле, я набрал номер человека, которому не надоедает напиваться каждый вечер.
— Чем закончилось?
— Не спрашивай. Утконосы убрались в говно.
— Понятно… Как добрался?
— На кочерге. А ты куда испарился?
— Тихо ушел.
— Правильно… а мы… ни чего так… аккуратненько.
— Я зонтик забыл. Пошли сходим, заберем.
— У этих качкоротов[10]? Сходи сам, чего тебе. Утром заходила Маня, посмотрела и сказала: Фу. Видимо чем-то разит, а я не чувствую…
— Слушай, а кто был этот дяденька, что чудил с иголкой? Он должен отрывать куклам руки, гнуть кочерги…
— Дяденька волшебный. Но кто он — не знаю.
— Понятно. Ну ладно тогда, свяжемся.
— Давай. Может в кино сходим… аккуратненько.
— Ну да, а то сколько можно.
— Не говори. Обнимаю.
— Ага.
Усатый вахтер, читавший какую-то фантастику, спросил документы. «Да я у вас был вчера», — ответил я. Он жестом показал — проходи. В коридоре пахло табаком, возле проигрывателя громко восхваляли своих семью смертями умерших кумиров, должно быть из райцентра прикатившие мужчины. Чорт знает, чего они ищут среди этой рухляди, меломаны. И деньги платят. Проигрыватель работает, отметил я. Значит, чокнутый профессор соображал, где остановиться, положить предел своему безумию, находящему выход в царапанье пластмассы.
