— Молодой человек, вы позволите, я кое-что прослушаю? — в голосе слышался старательный прибалтийский акцент. Прибалтийский так прибалтийский. Но слишком старательный. Если все это происходило не в магазинчике, где я, еще не такой плешивый, десять лет назад, брал, по приказу хозяина (с которым впрочем был на ты, бухали вместе, царство ему небесное) деньги через прилавок, чтоб не в кассу… Если бы этот дяденька выкаблучивался в более таинственном павильоне или гроте, поры было бы прозвучать фразе: «Около девяти вечера Мирча Роман понял, что среди гостей на вечеринке в усадьбе Чулея присутствует монстр».
— Да, пожалуйста, — я поспешно убрал с проигрывателя ни к селу, ни к городу, поставленных Chicago. Тоже блажь советского школьника, наслушался «Голос Америки», и придумал себе любимый ансамбль. Вся жизнь прошла.
Джентльмен, не глядя, вывернул ручку громкости дорогого усилителя, и как мне показалось, наугад опустил адаптер. Движения его были нарочито грубы и небрежны, словно в другом месте он привык к вынужденной деликатной точности. Словно паяльник или утюг — отметил я. Динамики вздулись. Сочный пердеж биг-бэнда окатил помещение. В отлаженной работе трубачей, саксофонистов, тромбонов, подпускающих басистых голубей, попахивало гитлеризмом, стволами, толкающими еврейские спины: «Лёс, лёс». Скандинавский дядюшка раскачивался и дирижировал.
Вроде бы ничего странного не было в том, что пожилой человек интересуется мелодиями своей молодости, зашел после службы в магазин подержанных грампластинок, нашел, что хотел, и радуется находке. Возможно ему вспоминаются репродукторы на Рижском взморье, транзисторы на пляжных подстилках («ткань тентовая» назывался материал для таких подстилок, это помнил даже я, но для людей Жабиного возраста такие подробности уже относились к зоне запредельных знаний), по-будничному пустые залы курортных ресторанов. Вполне нормальная музыка, не раздражает. Может быть, мне следовало выпить. Или быстро уйти. Выпивать было поздно, уходить под дождь — неразумно. Я нашарил в боковом кармане пачку датских сигарет «Prince», они пролежали там с последней пьянки. В пачку была засунута и зажигалка. Я закурил и стал ждать, что будет дальше. Курить мне захотелось при виде пустой пепельницы.
Музыка непротивная. Инструментальная, буржуазная. Одно тревожит — все, у кого с ней связаны приятные воспоминания, либо лежат на кладбище, либо сошли с ума. Масюлис. Альгимантас Масюлис — вот кого напоминает мне неславянский пожилой господин. Литовский актер сыграл уйму оборотней-нацистов, фанатиков с рыбьими глазами, практически все сыгранные им герои, за редкими исключениями, представляют собою вереницу монстров, шагающих с Запада под флагом со свастикой, под звуки духовых оркестров, а позднее, под звездно-полосатый евангелизм американских биг-бэндов. Если человек похож на Масюлиса, он напоминает очень многих. Предо мною выкаблучиваясь все пять тысяч «безумных профессоров, вывезенных из Рейха в США в ходе операции «Пейперклип» (Скрепка). Пять тысяч безумных ученых плюс Иоганн Фон Леере, советник президента Насера, и автор монографии «Die Verbrechernatur der Juden» («О преступной натуре жидов»). Впрочем, если говорить о физиономическом сходстве, человек у аппарата совсем не имел, внешне не имел с Масюлисом ничего общего.
