После «и лично» Сермяга делал паузу, и поднимал к потолку указательный палец, хотя никто его этому вроде бы не учил.
Когда Парасюк раздобыл, наконец, в Москве целую катушку песен Галича, среди них оказалась и «О стариках и старухах», похожая на сценарий жутковатого фильма про живых мертвецов, оформленный опять же под грустную житейскую историю. Прежде чем ее исполнить, Галич рассказывает про то, как к нему в санаторий приехали писатель Ирина Грекова и полковник авиации Дмитрий Соколовский, и вот, когда они спускаются в вестибюль, Галич дает полковнику ключи, чтобы тот сбегал на второй этаж, и принес забытые в комнате сигареты. И полковник бросается выполнять просьбу больного друга со всех ног, на глазах у потрясенных (кто этот человек, если ему повинуются полковники с голубыми погонами?) пенсионеров. Вы человек иль демон? И так далее.
Как извесно, Сермягу очень легко вывести из себя. Самое мягкое замечание, самая безобидная просьба, слово, не имеющее никакого отношения к его персоне, способны обрушить на злосчастного собеседника огненный дождь оскорблений типа: «ах ты ж ебаная коза, ах ты ж ебаный петух», за ними может последовать удар «в дюндель», человечишко может попросту умереть.
И вот однажды Парасюк, размышляя об этих чудовищных свойствах Сермяги, намечтал не менее чудовищный фантастический финал предисловия к песне Галича «О стариках и старухах», очередной «роскошный финал», после которого автору было уже не до песен.
— Давайте не лететь, ребята, — произносит своим усталым баритоном Галич, он одет в черный кожаный пиджак, кофейного цвета свитер с воротником под горло. Опираясь на массивную палку, он спускается по ступенькам. Гости ушли вперед. В вестибюле царит полумрак, по углам в креслах сидят старики и старухи. Они молча наблюдают. Грустные глаза Галича смотрят в сторону полковника Соколовского — ладная добротная шинель перетянута новым офицерским ремнем с портупеей, он как раз поправляет на ходу свою папаху из кудрявого каракуля. Ирина Грекова, постукивая каблуками, шагает впереди. Постепенно глаза Галича принимают изумленно-озадаченное выражение. Он, похоже, заметил в своем друге что-то необычное. Возможно волосы, на затылке под папахой, показались ему чересчур длинными для военного. Возможно, красавец полковник должен быть выше ростом. У Галича больное сердце, курить ему особенно вредно. Однако в минуты волнения, в погоне за рифмой, он не может без сигарет. Свободной рукою Галич сжимает в кармане пиджака пачку «Джебл», и тут он, похоже, принимает некое решение. Ирина Грекова уже отворила дверь, когда вновь раздается в номере его знакомый по тысячам записей баритон:
