Причем дамы Ширали — в отличие от всех остальных, — как правило, по завершении романа с ним не оставались в «Сайгоне» своего рода эстафетной палочкой, но как бы проваливались сквозь землю, иногда (порой и десятилетия спустя) появляясь на его поэтических вечерах и ревниво посматривая друг на друга. Впрочем, само их количество на каждом из таких вечеров (порядка нескольких дюжин, что чаще всего составляло две трети аудитории) не то чтобы не располагало к ревности, но как-то ее обессмысливало. «Что делать будем, товарищ Сталин?» — «Завидовать будем!» Лично моя зависть получила воплощение в эпиграмме (года так 1969-го):
Ширали поймал в жару
Молодое кенгуру.
Отпустил на холодюгу
Постаревшую блядюгу.
Эпиграмма пользовалась заслуженной популярностью, как все истинное.
Питерский Дом писателя сгорел в ночь на 14 ноября 1993 года. А 13 ноября я проводил вечер поэта Ширали. В прошлом «сайгонская» девушка Галя Предлинная, подвизаясь на тот момент в роли внештатного корреспондента «Свободы», задала вопрос: «Виктор, а что такое для тебя женщины?» — и поставила на стол диктофон. «Средство к существованию», — опередил я не сильного в импровизациях донжуана. Но, разумеется, это была тоже зависть.
Победы Ширали — при всем их количестве и бесстыдстве — были не лишены артистизма и, соответственно, обаяния. Для сравнения: другой «сайгонец» — крошечный, тщедушный, гнилозубый еврей (лет в сорок он тоже начнет писать стихи и даже тексты для песен, а уж потом займется бизнесом и, не преуспев, отправится на историческую родину) — подходил на Невском буквально к каждой встречной и тупо предлагал ей немедленно отправиться с ним в койку. По его словам, примерно каждая десятая соглашалась — и, похоже, это было на самом деле так.
Была еще, конечно, категория «поэтических девушек» (как пишущих стихи, так и просто вздыхающих по стихам и поэтам), но речь о победах над посторонними.
Любопытно, что в противоречие к расхожей формуле, согласно которой женщину красит прошлое, мимолетные и даже более или менее постоянные посетительницы «Сайгона», как правило, стремились впоследствии если и не вычеркнуть из памяти тамошние эпизоды, то минимизировать их значение. И напротив, мужчины зрелого возраста, оказавшись в конце концов на противоположных концах социальной лестницы, с одинаковым смаком вспоминают «сайгонскую» бывальщину во всей ее — едва ли не для каждого из нас — ситуативной невыигрышности. По-видимому, «сайгонский» опыт воспринимается представительницами слабого пола как своего рода падение, что далеко не всегда — и объективно, и субъективно — соответствовало действительности.
