* * *
Овернский городок накрыла ночь. За окнами еще слышны перестук деревянных башмаков и голоса припозднившихся прохожих, но солнце уже село, а в маленьких провинциальных городках принято рано укладываться спать. Местные жители торопятся по домам, ускоряют шаг, проходя мимо торговых лавок с закрытыми витринами. Повсюду захлопываются ставни, в жилищах гаснет свет. Вскоре на улицах и в домах стихают все звуки. Здесь распорядок жизни и сна определяется солнцем.
Огонь, горящий в кухонной печи, согревает воздух и освещает часть помещения. На столе, за которым ужинают Женевьева с отцом, горит масляная лампа. Деревянные ложки постукивают по донышкам мисок, собирая остатки протертого супа. Женевьева собиралась отнести еду в спальню, но отец, которому уже наскучило валяться в постели, решил спуститься сюда.
– Хотите еще супа, папа?
– Нет, спасибо, я сыт.
– Там целый чугунок, останется вам на несколько дней. Мне этим вечером пора возвращаться в Париж – завтра утром публичная лекция в Сальпетриер, к тому же мне надобно проследить за последними приготовлениями к балу.
Отец поднимает взгляд на дочь, внимательно изучает ее лицо – что-то в ней изменилось. Нет, она не выглядит больной, наоборот – не такая суровая и напряженная, как обычно. Даже кажется, что волосы посветлели, а голубые глаза стали ярче.
– Ты встретила мужчину, Женевьева?
– Что?.. О нет. Почему вы спросили?
– Значит, ты хочешь сообщить мне что-то важное.
– Не понимаю…
Отец оставляет ложку в миске и вытирает губы клетчатой салфеткой.
– Ты сказала, тебе нужно возвращаться в Париж уже сегодня. Стало быть, ты приехала всего на один день не без причины. Так что же у тебя за новость? Ты не заболела?
– Нет, уверяю вас.
– Что же тогда? Только не надо ходить вокруг да около, у меня не хватит терпения ждать.
Женевьева краснеет – такое с ней случается лишь в присутствии отца. Ноги сами дергаются, будто ей хочется сбежать, и скамейка, скрежетнув по кафелю, отодвигается от стола – Женевьева встает, делает несколько шагов по кухне, сцепив руки перед собой.
– Причина действительно есть. Но я боюсь вашего осуждения.
– Когда я тебя осуждал?
– Никогда…
– Я считаю, что осуждению подлежат только бесчестность и ложь, тебе же это известно.
Женевьева нервно расхаживает туда-обратно перед огнем, который еще потрескивает в печурке. Наглухо застегнутый воротник платья стесняет дыхание, но она этого не замечает.
– Я… Я знала, что вы упали в обморок. Поэтому и приехала.
