Шиньон рассыпался, темные волосы падают на лицо. Поравнявшись с Женевьевой, Эжени, бьющаяся в припадке, устремляет ей в лицо взгляд, которого сестра-распорядительница у нее раньше не видела. Голос изменяет девушке, на исходе сил она хрипло выдыхает слова:
– Мадам Женевьева… помогите… Мадам…
Распашные двери открываются, и пациентки, стоящие за ними, расступаются, напуганные воплями Эжени, которые теперь становятся все отчаяннее.
Мало-помалу вой и крики удаляются, затихают в конце коридора, а у Женевьевы перехватывает горло.
* * *
Ласковый послеполуденный свет заливает тропинки и аллеи в парке. В этот мартовский день еще прохладно, но все так соскучились по солнышку в последнее время, что пациентки спешат прогуляться под прояснившимся ненадолго небом. Одни, сидя на скамейках, смотрят на воробьев и голубей, другие, прислонившись к какому-нибудь дереву, поглаживают кору, третьи бесцельно метут подолами брусчатку на аллеях.
Светлый силуэт медленно пересекает парк. Белокурый шиньон Старожилки можно узнать издалека, а разглядев ее поближе, женщины дивятся – всегда прямая, с высоко поднятой головой и внимательным взором, озирающим окрестности, сестра-распорядительница в безупречно белой медицинской униформе нынче днем кажется рассеянной, задумчивой, равнодушной ко всему, что может происходить вокруг. Заложив руки за спину и опустив голову, она идет по тропинкам медленнее обычного. Проходит мимо пациенток, и те удивляются, что она не удостаивает их и взглядом, – то ли огорчена чем-то, то ли впала в меланхолию, хотя о том, чтобы представить мадам Женевьеву в меланхолии, и помыслить невозможно. Никто из пациенток не ждет от нее поддержки и утешения; более того, эта женщина заставляет их робеть и умеет усмирять страсти одним-единственным взглядом, но несмотря на это, все здесь чувствуют, что мадам Женевьева – оплот стабильности в отделении. Ее неизменное ежедневное присутствие успокаивает само по себе. От ее настроения зависит, хорошо или плохо пройдет день: атмосфера будет расслабленной, если Старожилка в добром расположении духа, и напряженной, если та напряжена. Так что сейчас, глядя, как она потерянно бредет по аллеям, умалишенные тревожно перешептываются и сами чувствуют себя потерянными.
Женевьева смотрит под ноги, не видя ничего вокруг, и вздрагивает, когда слева ее окликают:
– Женевьева, что это с вами? Вы сегодня кажетесь печальной.
Тереза сидит на скамейке, подставив лицо солнечным лучам, жует краюху хлеба и делится крошками с воробьями, которые прыгают перед ней на газоне; круглый живот мерно поднимается и опускается в такт дыханию.
