Вскоре они стали жить открыто, как муж и жена, не скрывая этого, не прячась по углам. Двое ребят из его комнаты сняли квартиру, уехали из общежития, и она переселилась к Алику. Весной у Алика умер отец. Это был такой силы удар, что Алик не оправился от него до сих пор. Это знает только Юля.
Уж слишком казалось ему все впереди ясным и понятным. Уж слишком были велики скрытые надежды на силу, вес и поддержку в будущем отца. С его помощью Алик хотел устроиться в какую-нибудь редакцию, в хорошую редакцию хорошего издательства. Тогда он уже твердо решил стать переводчиком и, может быть, поехать за границу… Почему нет? Во всяком случае можно поставить себе цель. И добиваться ее. И почему бы не добиваться ее с помощью папы? В конце концов он не виноват, что папа у него — это Папа, а не кто-то там другой. Вот так он изменил своей установке все сделать самому, добиться собственными силами. Но смерть отца заставила его вернуться к тому, что он — сам сделает все, он всего добьется, непременно — сам!
На похороны Юля не поехала. Да и кто она такая, собственно? Алик уехал один, ни разу не позвонил из Куйбышева, а приехав через две недели, жил у знакомых и отчего-то не давал о себе знать. В общежитии он появился через месяц. Она застала его с распакованным чемоданом, бледного, курящего, спокойного, в новом костюме, который купили на похороны там, в Куйбышеве. У него были очень красивые новые туфли, а на пальце сверкал перстень. Это было что-то новое в Алике.
Перстень, оказывается, был семейным, с печаткой, из золота. Поначалу Юля никак не могла привыкнуть к нему. Уж слишком он не шел Алику. Но он упорно носил его, утверждая, что только отец не носил его. А отец деда носил и дед деда. Фамильный перстень. Скоро все привыкли к костюму Алика. Он носил его, как и перстень, не снимая, и как-то сразу, за месяц, вырос из потертых джинсов и почти никогда их больше не надевал. После смерти отца Алик повзрослел.
Внешне он был спокоен, а внутри Юля чувствовала панику и суету. Да еще, по-видимому, произошел какой-то разговор с мамой в Куйбышеве, и этот разговор был не в пользу Юли. Она стала вроде бы лишней. Лишней?! Ему?! Они поссорились.
Тяжелая была весна, Юля переводилась на другой факультет, а тут еще Алик то пробегал мимо, опустив голову, то, наоборот, делал вид, что ничего не происходит, подсаживался в буфете, разговаривал спокойно, заглядывал в глаза, интересовался, чем можно ей помочь? У него был кто-то. Ей донесли сразу же, на следующий день. Но увлечение его оказалось быстротечным, да и было ли оно? Да, она знала, да, она видела ее, видела, что он метался. Но… Она простила. У нее хватило сил простить Алика. И долго потом удивлялась себе: как же она, такая гордая, воспитанная мамой и старшей сестрой открыто, честно, предъявляющая жизни высокие требования, — простила его. И никогда не упрекала его, не вспоминала. Да, то была плохая весна.
