Потом сразу же забылась еще минут на двадцать. Проснувшись, увидела, что электричка уже несется на всех парах. С ревом и воем летят навстречу тяжелые грузовые составы, снег искрится в угасании зимнего вечера, знакомые деревеньки стоят, окрашенные закатным солнцем. И бойчее клубится дым над хатками, над новыми двухэтажными домами, над сельскими клубами, продолговатыми длинными зданиями, вытянувшимися вдоль сел. Отсюда, с насыпи, маленькие озера казались лужами. И в этих сверкающих плошках копошились ребята, играли в хоккей. И неотвратимо опускалась ночь, а они все быстрее и быстрее там внизу суетили клюшками, словно чувствовали, что детство уходит и больше никогда не вернется и поэтому вот такой вечер, еще один и еще, а потом… Потом, может быть, уже никогда не придется вот так, на закате, бегать, кричать, ссориться с защитниками и упрекать нападающих незабитым голом. Юле казалось, что она слышит, как стучат клюшки, слышит крики, сопение и возню. Ей так вдруг захотелось, как в детстве, въехать на середину льда и мешать им играть в хоккей. Чтобы они злились, прогоняли ее, а она тогда позовет старшую сестру, и им, девочкам, разрешат тоже кататься на пятачке. А мальчишки не смирятся, будут их выживать, кидаться больно шайбой и в конце концов вытолкают из коробки. И они побегут ябедничать домой, а там их загонят спать. И будут слезы, тайные планы мести с подружками после школы… за углом. Как хотелось покататься на коньках! Или просто постоять рядом с ними. Посмотреть. Но уже поворот, и электричка, тормозя, останавливается. Шипят двери. Никто здесь не вышел, никто не вошел.
Станция Костюково. Отъехали. Юля смотрела, чего-то с нетерпением ожидая. Таял снег по краям окна, вода бежала вдоль нижней кромки стекла, назад бежала; электричка мощно набирала ход, разгоняясь на крутом спуске. Сейчас, сейчас… Кто-то впереди громко зевнул, потянулся. И вот когда на землю упали сумерки, из-за поворота показалась церковь. Белая, без креста, с глазницами на правой и левой колокольнях. С маленькой зеленой оградкой вокруг, с шапками снега на древних могилах, с пристроенными домиками ближе к железнодорожному полотну.
Юля не отрывала взгляда, завороженная в который раз красотой церкви, в который раз удивленная девственностью и чистотой колоколен, притворов, апсид, высокого крыльца, в который раз пораженная безлюдием вокруг и шапками снега на крышах заброшенных пристроек. Смотрела и знала, что вскоре спустится с платформы и обязательно потрогает ее, холодную, каменную, руками. И едва только исчезла за поворотом церковь, бесшумно и тихо опустилась за окном тьма. Снега стали темно-лиловые, и Юля закрыла глаза.
