А тогда, приехав из своего родного Ижевска в Москву, я удивился, что Юра отправляет меня именно к Слуцкому, в литературную студию, которую тот вел. (Надо сказать, что студия эта существовала при МГК ВЛКСМ на общественных началах и посещали ее многие известные сейчас литераторы.)
…Скалообразно возвышавшийся над столом Борис Абрамович спросил участников литстудии, прочитали ли они за последнее время что-то интересное. Казалось, все занятие пройдет в подробных ответах на этот вопрос, но вдруг Слуцкий, прервав устное рецензирование, сказал: «Кто тут Хлебников? Выходите!»
Я почувствовал тошноту под коленками, но как-то все-таки сумел выйти. «Читайте! Только громко и членораздельно», – услышал я приказ майора Слуцкого, который в поэзии (это-то я уже тогда понимал) тянул на генерала.
Я начал. «Еще!» Я не понимал, что значит это «еще» – то ли Слуцкий хочет убедиться, что я полная бездарность, то ли оставляет мне последний шанс. «Еще».
Наконец я отчитался, но оказалось, что мой отчет еще не кончен: Слуцкий стал задавать вопросы – и о родителях, и о цели приезда в Москву, и о родстве или «однофамильстве» с Велимиром Хлебниковым… Я отвечал так подробно, как хотел бы иметь возможность отвечать на Страшном суде. Но вот допрос окончился, и Борис Абрамович обратился к своему семинару – чтобы высказывали мнения об услышанном. На счастье, семинар одобрил мое существование в качестве стихотворца. Сам Слуцкий, выслушав всех, не сказал ни слова и предложил задавать ему вопросы – «только связанные с литературой».
Когда все завершилось, Борис Абрамович спросил, как мне понравилось занятие, и велел звонить по его домашнему телефону со странным дополнительным номером. А на следующее утро от ребят из «Комсомолки» я узнал, что Слуцкий продиктовал им вступительную статью к моим стихам. Боюсь, что долгое время потом никто не говорил о них ничего более существенного (только позднее – Рассадин)…
А потом я стал получать от Слуцкого приказы: прочитать то-то, отправить стихи туда-то. Оказывается, он ходил по журналам и «пропагандировал» меня, в сущности, нахального мальчишку из провинциального города.
Такая армейская детерминированность в литературе мне столь понравилась, что со звонками Борису Абрамовичу я начал явно перебирать. Однажды почувствовал некоторую отрывистость в его ответах и только спустя время узнал, что в те месяцы у него умирала горячо любимая жена Таня, которую он всеми силами пытался спасти.
