Матик, городской голова, отреагировал на действия своего первого зама довольно бурно, однако препятствий тому чинить не стал. «…если ты, Гастон, станешь колдуном — отлично! Мне колдун позарез нужен, особенно после того как Фигаро упек Метлби на Дальнюю Хлябь. Но если ты, скотина, вздумаешь улизнуть, я тебя и в Академии найду, а как найду, так не обрадуешься!»
Гастон уехал в начале апреля и вернулся в первых числах июня — сияющий аки майская роза, в новом пальто, модных остроносых туфлях и газовом шарфе-«удавке» на шее. Источая запахи одеколона, дамских духов и дорогого коньяка он тут же вывалил следователю все что с ним случилось за время пребывания в Столице. Его рассказ, правда, наполовину состоял из историй ухлестываний старшего администратора за столичными кралями, но и в колдовстве, как оказалось, Гастон достиг небывалого прогресса.
Стефан Целеста подошел к просьбе Фигаро так же, как и к любому другому своему начинанию: с предельной обстоятельностью. Он отдал Гастона в заботливые руки Савелия Качки, магистра трансформации и медицинской алхимии, а тот, в свою очередь, пропустил несчастного администратора через такое количество всевозможных тестов, что к концу их серии бедняга едва ли не ползал на карачках. Однако же проблема «колдовского завтыка» Гастона была найдена — нечто вроде «слепого пятна» на ауре. «Вещь редкая, но не из тех, что встречаются раз в сто лет», как выразился Качка, после чего заместителя Матика подвергли эфирной перегрузке, которая вызвала у него контузию средней тяжести, потерю сознания и, как следствие, полное исцеление. На языке Качки эта процедура носила название «прожигания каналов».
Так что к настоящему моменту Гастон с нетерпением ждал осени, когда он, наконец, сможет вернуться в Академию и продолжить обучение, а чтобы не терять хватку донимал Фигаро на предмет тренировок. Правда, вот уже почти две недели «тренировки» заключались в ловле рыбы, поглощении огромного количества еды и обильных возлияниях на природе.
…Народу на улицах Топкой Пали было не так чтобы очень много, но те селяне, что попадались следователю на глаза, не выглядели особо запуганными. Моложавые девахи таскали воду из колодца (ведра были таких чудовищных размеров, что, казалось, жалобно поскрипывающие коромысла сейчас просто сломаются), на немногочисленных огородах пропалывали грядки, троица охотников, перешучиваясь, сидела на завалинке вычищая и смазывая ружья; одним словом, никаких следов катастрофы следователь не заметил.
