— Оля, дай мне десять минут, а?
Оля смотрит не него с изумлением — неужели? И зачем ему? Он уже сто лет этим не занимался, а тут вдруг, и с таким рвением…
— Посторожи. Если начнёт просыпаться — сразу же меня растолкай.
Ян откидывается на покрывало и закрывает глаза. Чтобы уснуть много времени не требуется — свои состояния он регулирует сам, как ему удобно. Барьер в виде Ольги между ним и девчонкой — не помеха, они с Ольгой из одного теста, и покинув тело, он перешагнёт через неё, не спотыкнувшись. Конечно — рискованно. Да и глупо как-то — лезть к чужому человеку в голову, навязывая себя и мысли о себе. Но со змейками разобраться всё-таки надо, и Ян уже считает облака, проплывающие по светлому небу. Он видит их сквозь веки, и считает-считает, пока голубое небо не сменяется серым, тёплый берег — промозглыми городскими улицами, а пустота вокруг — запруженными безликими незнакомцами витками каменного лабиринта…
Капля стекает по каменной стене, оставляя блестящую дорожку, истощаясь, в конце концов — исчезая. Вся стена такими дорожками испещрена — они создают узоры на ней: примитивные, даже бессмысленные — на первый взгляд; уникальные, преисполненные значения — если присмотреться. Они — как отпечатки пальцев: едва отличимые, неповторимые. Наблюдая за каплями, за их смертью, Ксю не заметила, как остыла. Ей было жарко, когда она попала сюда — в город-зазеркалье, в место, имитирующее родной Новороссийск и как будто бы на него похожее, но, конечно же, им не являющееся. Теперь ей холодно. Она обхватывает себя голыми руками — летняя маечка совсем не греет, хотя и ветра нет… Она бы сравнила это место с холодильником, да всё не то: в холодильнике просто холодно, а здесь — зябко. Проводит огрубевшими подушечками пальцев по покрывшейся пупырышками коже, приглаживает восставшие волоски, делает вдох, другой, глубже — и не чувствует насыщения. Будто воздух, вдыхаемый носом, её лёгкие не питает. Душно и холодно… Как в теплице, которую оставили в межсезонье без подогрева. Люди? Она понимает: капли на серых стенах лабиринта — это они и есть; стекая по каменной глади, они исчезают, чтобы испариться и, поднявшись ввысь липким паром, снова собраться каплями и осесть на стенах. Поэтому стены никогда не высыхают. Поэтому люди здесь бесконечно перерождаются, не имея надежды ни на окончательное высыхание, ни на неизменную целостность. Капли — не роса и не дождь. Они — конденсат. Капельки, бывшие в употреблении, секонд-хенд из мира воды. Или серый лабиринт лже-Новороссийска — десятый круг ада? Но она же не умирала, так почему она здесь?
