Эрл Уокер — человек, который, с позволения сказать, вырастил Рейеса. Он был худшим из людей. Ничего хуже в человечестве просто не найти. И все же на стене дурдома Рокет выцарапал и его имя.
Рокет поморгал и опять уставился на меня так, будто я не в своем уме.
— Он на плохой стене, мисс Шарлотта. Вы же это знаете.
Ничего подобного я, блин, не знала.
— Честно говоря, я и не подозревала, что у тебя есть плохая стена. И что значат имена на ней?
— Что они плохие.
— Ну, это я вроде как поняла, и все же…
— Плохие люди. Им придется постоять в углу, но они вернутся. За ней.
Накатила такая тревога, что в глазах помутнело.
— Вернутся?
— Из огня. Они же плохие. Только плохие отправляются в огонь.
Поверить не могу! Выходит, есть души, которые Сатана придерживает… для чего? Чтобы собрать армию, которая выступит против моей дочери?
Однако Рокет прав. В огонь отправляются только плохие люди. Чаще всего. Как и везде, у этого правила есть исключения. Гаррет — один из них. Но это было давно, так что я уверена: он уже не держит зла на Рейеса за то, что тот послал его в ад. К тому же прошло всего несколько секунд. Вряд ли это вызвало необратимые последствия.
Почувствовав, что меня тянут за волосы, я обернулась и увидела Сливу — блондинистое нечто с таким гонором, что никакой востребованной модели не приснится. В текущий момент Слива усиленно пыталась расчесать мне волосы.
Я бешено дернулась. В последний раз, когда Слива расчесывала мне волосы, она использовала для этого грязный туалетный ершик. На этот раз у нее в руках была настоящая расческа. Из дорожных, которые складываются. И все-таки я знать не знала, где эта расческа успела побывать.
Поджав губки, Слива уперла кулачки в бока и смерила меня с головы до ног недовольным взглядом:
— Рокет расстроился!
Давали бы мне каждый раз, когда Слива была мной недовольна, по доллару, у меня бы накопилось… баксов тридцать. И все же тридцать баксов — это тридцать баксов, как ни крути.
Я улыбнулась и обняла ее. Для проформы она посопротивлялась, но мне все равно достались три четверти секунды крепких объятий.
— Он говорит, что мир уже не тот, и больше не записывает имена. Он сдался!
Я кивнула на несколько имен на стене.
— Это не Рокет, это я писала. Кто-то же должен.
Дерьмо, блин, на печеньке!
— Мне очень жаль, детеныш. Рейес построит ему новый дом. Все будет хорошо.
— Нет, не будет! У Рокета больше нет дома, а Незабудка больше не хочет играть.
Вот тут передо мной словно помахали красной тряпкой.
