И он, как затравленный заяц, быстро взбегал на пятый этаж, звонил и не входил, а пугливо прятался в свою комнату.
Сердце отчаянно колотилось в груди.
Зеркало отражало бледное лицо с трясущейся нижней губой и широко раскрытыми глазами.
Когда проходил этот припадок, Чернобыльский сразу чувствовал себя ослабевшим.
— Что это со мною? Простудился, заболел?
И решал, что просто «нервное».
Есть, однако, не мог и обыкновенно ложился отдыхать на диван. Задремывал, но чаще мысли вихрились и прыгали по поводу разных обстоятельств жизни и Чернобыльский опять принимался за их переоценку.
Например, вчера он играл в «21» у знакомых и проиграл, хотя однажды удалось снять порядочный банк. А потому проиграл, что не пользовался счастьем, когда везло, не увеличивал ставок.
Еще и потому, что от выигрыша ему стало как-то не по себе.
Все смотрят и сильно подозревают в чем-то. Это Иван Петрович испытывал, и когда держал банк.
Откроет 20, 21, побьет партнера и — сейчас кто-нибудь скажет:
— Ловко, Ванечка, сделано! Да у тебя поучиться нужно!
Чернобыльский знает, что это шутка, и никто его за шулера не считает, но все-таки испытывает неловкость, какое-то особо неприятное ощущение, словно его кто-то грубо и фамильярно пощекотал.
И, чтобы доказать, что ему все равно, начал ставить и ставить, когда не везло, спустил все выигранное и свои также.
А теперь, лежа на диване, рассуждал здраво и твердо:
— Карты есть карты! Кто боится проиграть, пусть не садится в азартную игру, церемония тут не у места.
Иван Петрович прекрасно знает, как надо играть и пользоваться счастьем. И мысленно переживал вновь игру, но играл уже как следует, рисковал, удваивал куши вовремя, вовремя и воздерживался.
И не обращал ровно никакого внимания на приятельскую провокацию: «Они нарочно подводят и я сдуру поддаюсь».
Но бывали в жизни Ивана Петровича случаи, при воспоминании о которых лицо заливала краска стыда и хотелось спрятать голову глубоко в плечи.
Он не сумел ответить на кровную обиду Петушкова, сказанную при других в ресторане. Просто промолчал и все смотрели на него с удивлением и насмешкой, и он не знал, куда деваться от стыда и сознания своего бессилия защитить себя прямо и резко, по-мужски.
Но зато, вернувшись домой, он ответил Петушкову, как следует, больше того — ударил его по щеке так, что тот скатился со стула на пол и взвыл глупым, жеребячьим голосом. И все это Иван Петрович чувствовал и видел словно в действительности, а не в мечтах.
