Много таких случаев испытывал Иван Петрович и всегда был умен, дерзок, находчив и смел как говорится, задним числом.
Он ясно сознавал, что делает все не так, но ни на минуту не относил этого к проклятой робости и забитости, а был твердо убежден, что ему ни в чем не везет и что виновником этого является какая-то вне его лежащая сила, злая, враждебная, вечно его преследующая.
Сначала это были «враги» и такие-то люди, явно его ненавидящие и под него подкапывающиеся. Потом сознание подсказало слово: «судьба».
В этом было что-то предупределительное, не зависящее от его воли.
Но и «враг» и «судьба» не удовлетворяли напряженно ищущего воображения одинокого, забитого человека.
Было еще что-то, что не поддавалось объяснению, какая-то гнусная игра, подлая интрига, подкоп вечный, неизменное подставление ножки и подкладывание свиньи.
Но кто этот «он» или «они» в реальном мире, Иван Петрович никак не мог догадаться, потому, что по совести, какие же у него, никому не нужного, неинтересного, были враги и какая таинственная судьба станет заниматься таким ничтожеством?
Хотя почему, однако, ничтожество, когда в душе Иван Петрович чувствует себя иногда Наполеоном?
Нет, тут что-то не то…
II
В это воскресенье, как и во все другие предшествовавшие, Иван Петрович долго лежал в постели и читал газеты, которые ему за дешевую плату приносил газетчик «с возвратом».
Вдруг его точно подбросило. Вскочил босыми ногами прямо на пол, долго не попадал в туфли, уронил газетный лист, долго протирал глаза. Опять рванулся к газете, читал сотый раз и глазам своим поверить не мог.
Да, несомненно, его стихотворение «К ней» напечатано, а посвящение — петитом: «Посвящается А. И. Клеровой».
Это было до того невероятно, невозможно, что Иван Петрович почувствовал, как на всем его теле выступил горячий пот.
Стихотворение, конечно, его и он, замирая от душевного трепета, вывел ровными буквами «посвящение» и когда писал «К-л-е-р-о-в-о-й», по его сердцу словно кто-то нежно проводил смычком.
Но ни в какие газеты он своего произведения не посылал и никогда бы на это не решился.
Бросился к столу, отпер ящик, но там валялся лишь весь измаранный и перечеркнутый черновик, а переписанных набело стихов не было.
Несомненно, украли. Забрались в его отсутствие. Но кто, с какою целью?
Иван Петрович не знал, что и подумать, но как-то против воли произнес:
— Опять пакость под меня, интрига!
Сказал и сам испугался.
Это, может быть, в первый раз случилось, что он ясно кого-то обвинял, признал существование врага, проявившего свою злую волю.
