— Чего притаился-то?
Искрометов! По голосу узнал его Максимка. Тот был уже не в шитой куртке, а в старом заплатанном пиджаке. Тонкие ноги прикрывали широченные каламянковые штаны.
— Хорош у тебя голос!. Но к хозяину нашему не ходи, сожрет тебя. Это мне некуда деваться… А видел бы ты Искрометова лет десять назад!.. В Самаре… С самой Соболевой-Касаткиной играл принца Датского… «Быть или не быть?..». А она мне после спектакля: «Алексис, тебе не в Самаре место, а в Москве, в Малом театре!» — И уж не для Максимки, а для себя, привалившись спиной к деревянной перегородке, продолжал Искрометов: — А в «Горе от ума», когда изображал Чацкого, как, бывало, крикну: «Карету мне, карету!» — от оваций театр ломился. — Он гордо вскинул голову и будто только сейчас увидел Максимку. — Ты чего тут сидишь? А? Да! Ведь это ты сейчас пел. К хозяину нашему не ходи, а в артисты иди обязательно, к водке только не приучайся, гляди, как она меня уничтожила, с пьедестала свалила! — он стукнул себя в грудь кулаком.
— Это как в артисты? — спросил Максимка.
— А так, иди в город и учись на артиста! Артист — это, брат, наивысшее существо, потомок эльфов и златокудрых нимф, сошедших на землю для наслаждения людского и для утехи раненых сердец…
— Ишь ты! — выдохнул Максимка. — А долго учиться надо? Да, чай, без денег и пробовать не стоит?
— Зачем таланту деньги? Душа его и без того звенящим золотом полна! Вот хоть я. Худые штаны и куртка, а под луною я выше короля!
Вдруг у старика подогнулись колени, и он, словно набитый костями мешок, плюхнулся рядом с Максимкой.
— Уста-а-л! — протянул он беспомощно.
Как из-под земли вынырнул Спирька.
— Вот! Получил, — позвенел он возле уха Максимки зажатыми в кулак деньгами. — А теперь бежим, Харитон ждет!
* * *
Ночь светлая. Все кругом голубое, призрачное. Лошадь идет шагом, опустив голову с вплетенными в гриву лентами. Прикрыв лицо дырявой шляпой, Харитон спит, вытянувшись во всю телегу. Максимка и Спирька бодрствуют. На глубоком ухабе просыпается и Харитон, потягиваясь, садится рядом.
— Ну, как, артист, успокоился? — щурит он глаза на Максима. Но тот молчит, словно воды в рот набрал. Выждав немного, Харитон продолжает: — Сказать правду, я из публики на тебя смотрел. Мне казалось, что и ростом ты стал выше и лицо у тебя незнакомое… А запел — в груди у меня защемило! Не зря я тебя артистом назвал!
— Только дедушке об этом не говорите, стыдно мне, что в балагане пел.
Лицо Харитона стало строгим и сосредоточенным.
