— Жив, значит! — вздохом вырвалось из его груди.
— Жив! — подтвердил Спиридон. — Во сне каждую ночь тебя видел, душа по тебе тосковала…
Спиридон отвернулся, кашлянул.
— Колчаковцы хотели меня с собой увезти, — как бы пожаловался Максим Дормидонтович.
— И ты не уехал? — заглядывая в глаза другу детских лет, спросил Спиридон. — А что ты протодьяконом, так это ничего! Везде можно оставаться честным человеком! Слава-то твоя насчет голоса, слышал я, больно велика. Это хорошо!
Поблизости застрочил пулемет. Потом кто-то громко закричал.
— Ну, прощай! — сразу посуровел Спиридон. — Завтра увидимся, пришлю за тобой или сам заеду.
Он хлопнул Максима по плечу и вскочил на лошадь. Застучали копыта, потом все стихло, а два Максима все еще стояли на улице. Повалил мокрый снег.
— А ведь за тобой приходили, — Александра Михайловна припала к груди мужа, расплакалась, — хотели силком увезти. Все обыскали: и дом, и сарай…
* * *
Свидания со Спиридоном Максим ожидал с тревогой. А вдруг позабудет! Ведь как ни обрадовался он встрече, а для него теперь человек в рясе — это все равно что чужой.
А поговорить так надо! Он должен открыть Спиридону свою душу, объяснить, что не из-за легкой славы отступил от своей мечты. Спиридон должен его понять, ведь для него он — не «знаменитый протодьякон», а друг детства, обездоленный Максимка, четырнадцатый рот в семье…
Пусть Спиридон укажет, что он, Максим, должен делать… Ведь он готов, если нужно, вырвать свое сердце и отдать его на то, чтобы всем на земле жилось хорошо, чтобы у бедного не отнимали его последнюю коровенку, чтобы таланты свободно развивались по своему призванию…
Он уверен, что Спиридон скажет ему, что для этого надо делать.
К вечеру зашел солдат и передал, что комиссар Спиридон Васильевич завтра обязательно заедет.
Всю ночь шла перестрелка. Медленно тянулся пустой длинный день, день ожидания…
— Да займись ты чем-нибудь, — не выдержала наконец Александра Михайловна.
К домику подъехала высокая бричка. Остановилась. К Михайловым вбежал красноармеец.
— За вами! К Спиридону Васильевичу! Плохо ему…
У солдата дрогнул голос и по-детски скривилась нижняя пухлая губа.
Спрашивать Максим Дормидонтович ничего не стал. Врач, встретив его, сказал:
— Вы духовное лицо, и учить вас, как держать себя с больным, я не стану. Комиссар тяжело ранен, — и, встретившись с беспокойным взглядом, тихо закончил:
— Спасти его не может даже чудо!
Спиридон лежал, закрыв глаза, на высоких подушках. Взволнованному Максиму Дормидонтовичу показалось, что он уже и не дышит, так бескровно было его лицо, покрытое незнакомой рыжей щетиной. Но вот прозрачные веки дрогнули, послышалось хриплое, прерывистое дыхание.
