— Неужели и впрямь это про меня написано: «Многообещающий бас»? — смущенно думал Максим.
Свободный от занятий и экзаменов, Максим вышел на улицу. Весна ослепила его. Какое синее небо! Воздух наполнен золотыми искрами, блестит нежная зелень деревьев, кругом какой-то особенный шум — шум просыпающейся земли! Легкой походкой он шел к Феликсу Антоновичу, чтобы высказать ему свою благодарность. Всегда сдержанный в выражении своих чувств, он по дороге готовил речь, хотя был уверен, что, когда нужно будет говорить, все равно всю ее перепутает, позабудет и самое большее, что сумеет сделать, — буркнет: «Спасибо!»
Феликса Антоновича дома не оказалось, и Максим решил подождать его на бульваре. Его внимание привлек разговор усевшихся поблизости мужчин. Говорили про какие-то абонементы. Голос погрубее обронил фразу:
— «Жизнь за царя» надо пустить премьерой!
— Итальянца выпустим среди сезона, чтобы сборы поднять, — сказал другой. — И лучше, конечно, в «Фаусте».
— Может, в «Рамее»?
— И когда ты, Прохор, научишься говорить? Не в «Рамее», а в «Ромео»!
«Опера!» — обожгла Максима мгновенная мысль и, повернувшись к незнакомцам, он спросил:
— Опера приехала?
— Опера, лапушка! — ответил мужчина в поддевке. — А это вот антрепренер нашего театра, хозяин, Никита Гаврилович.
— А скажите, пожалуйста, когда начнутся спектакли?
— С первого сентября.
Соседи заговорили между собой о каких-то непонятных вещах: бенуар, бельэтаж, стрефантен…
Теперь все дороги вели Максима к театру. Куда бы он ни шел, обязательно сворачивал туда и смотрел на его темные, еще не проснувшиеся окна. Однажды он обошел здание театра со всех сторон. Маленькая дверь с черного хода была открыта. Не раздумывая, он вошел в нее, поднялся по железным скользким ступеням лестницы и очутился на сцене. Здесь в полумраке, возле разложенного на полу холста, стоял молодой, но совсем лысый человек и длинной кистью малевал деревья. Максим молча остановился за его спиной и стал наблюдать, как художник творит на мертвом полотне трепетную березку.
Увидев Максима, художник заговорил с ним, как со старым знакомым.
— Ну-ка, давай, потянем полотно немного вправо, да смотри, березку не смажь, — сказал он совсем по-свойски.
С этого дня Максим стал часто бывать на полутемной сцене в обществе нового знакомого, художника оперного театра. Максим помогал ему, чем только мог: растирал краски, таскал воду, варил клей.
В театре Максиму нравилось все, даже воздух. Нигде такого не было. Пахло клеем, красками, пылью. Максим уже научился понимать распоряжения, даваемые ему художником на театральном языке: «Падугу подтяни», «Рампу освети», «Полезай на колосники»…
