Он прицелился в свесившуюся с навеса голову, выстрелил…
— Бежим!
Мы побежали, пригибаясь к земле. Я слышал за собой тяжелое дыхание Ахмеда. Вдруг он опять начал отставать. Я обернулся.
— Ты что?
— Наган подыми… — не двигаясь с места, с трудом выдавил он. — Здесь где-то упал…
Он ранен. Я бросился к Ахмеду.
Вели и Курбан подхватили его под руки. Он кряхтел и мотал головой.
Я никак не мог нащупать наган. Вот он. Слава богу. Я, не целясь, выстрелил назад.
Почему-то вдруг стало тихо. Ни стрельбы, ни собачьего лая. Так тихо, словно деревня затаилась, напуганная ночными выстрелами…
Мы приволокли Ахмеда в заросли. Сначала он бодрился, но последнюю сотню шагов мы почти несли его. Когда я, стаскивая с него тяжелый, пропитанный кровью халат, осторожно приподнял его левую руку, он вдруг выгнулся и начал фыркать, словно его бросили в ледяную воду. Я задрал ему рубашку и стал осторожно ощупывать спину, грудь… Повыше подмышки, там, где ключица сходится с плечом, темнела маленькая пулевая рана. Я нечаянно тронул ее.
— Полегче… — просипел Ахмед. — Там пуля, наверно…
Похоже, что так. Мы положили на рану платок и крепко перетянули поясом — остановить кровь. Больше мы ничем не могли помочь раненому.
— Да, братцы, не вышло… — сквозь зубы пробормотал Ахмед, когда мы положили его на землю.
— Ты сейчас помолчи, — сказал я как можно спокойней. — Не дергайся. Засни, легче будет…
Ахмед умолк. Я нагнулся к его лицу, глаза были закрыты. Едва ли он заснул так быстро, скорей всего забылся, ослабел от потери крови.
Что делать? Сидеть и смотреть друг на друга? Лекаря бы надо…
— Курбан, — негромко сказал Вели, — ты батрачил в той деревне, за холмом. Не знаешь, есть там лекарь?
— Есть один, только… — Курбан безнадежно махнул рукой. — Не пойдет. В прошлом году на него ночью разбойники напали, так он, бедняга, напугался, даже слег на неделю… Оно, может и хорошо, что трус, припугнуть, куда хочешь пойдет, да только проку-то с него… Еще без памяти свалится от страха…
— Ребята, — не открывая глаз, слабым голосом позвал Ахмед, — не надо никакого лекаря. В муках родились, в муках помрем, коли смерть придет.
— Не то говоришь, Ахмед, — строго сказал я, — где твое мужество?
— Брось, — простонал раненый. — Мужество мое при мне… А сдохнуть сейчас самое время…
— Ты что-то совсем раскис. Больно, что ль, очень?
— Да не от боли. Очень уж зло берет… Ушел от меня Осман-бай!
— Никуда он теперь не уйдет. Осман-баям конец приходит. А потому помирать нам с тобой не расчет. Сейчас ребята в деревню сходят, отыщут хорошего лекаря, он тебе перевязку устроит. Через два дня опять будешь крепче тутовника.
