— Самые прелестные глаза во всем городе, — говорю я ей. Она смеется, щеки у нее зарделись. Мы пускаемся в обратный путь по эскалаторам.
Долго мытарюсь, отыскивая дорогу именно к тому одеялу и именно к той маме. Мы обошли всю эту подземную часть Лондона, и наконец девочка правильно направляет меня к своему месту.
Все глядят на меня, но я нисколько не смущаюсь.
Мать снова заснула, чуть прихрапывает, рука бессильно лежит на другом ее малыше.
— Большое спасибо. — Девчушка укладывается опять на цементный пол и укрывается одеялом... Ее глаза еще раз озарили меня своей синевой, и она их закрыла.
Не ухожу сразу, стою над ней и мысленно переношусь на два года назад. Где-то там, позади, давным-давно, были и постель, и простыни, и одеяла, и лунный свет, и свежий ветер проникал сквозь открытое окно в мою комнату, а далеко от нее, через океан, кажется, уже тысячу лет назад бывали и смех, и мир, и любовь.
Окидываю взглядом подземелье.
Недолго здесь звучал смех маленькой девочки, которая не хотела никого разбудить в тоннеле, где со скрежетом проносились поезда, глубоко под землей, на которой свирепела война.
И есть здесь любовь. И она сильнее страха, сильнее смертельной усталости и запаха сгрудившегося множества людей.
Новый экипаж
Вернувшись из Лондона, узнаю, что теперь я в экипаже Грина.
Грина я почти не знаю. Он живет на втором этаже. Поселился там на месте одного парня, пропавшего в Швейцарии. Он стажировался вторым пилотом. И раньше у него никогда не было своего экипажа.
Столкнулись мы с ним во дворе дома.
— Кажется, меня вам подкинули? — говорю я.
— Скорее меня вам, — говорит он.
Улыбаемся.
Мне нравится его манера говорить. Узнаю от него кое-что о каждом из экипажа. Вечером у нас с ним небольшой разговор, из которого узнаю немного и о нем самом. Он жил на Филиппинах. Учился в каком-то ультрасовременном заведении под названием Дип Вэли, затем, как раз перед войной, сменил его на Станфорд, где занимался на подготовительном отделении медицинского.
— Наверное, все-таки вернусь туда, — замечает он.
Выходит, и для него нынешнее наше занятие не на всю жизнь. И чем раньше мы покончим с ним, тем лучше.
— Хорошо, что дали тебя, — вдруг заявляет он.
Что я могу на это сказать? Я просто сражен. Раньше никто этим не бывал доволен. Но Грин, мне кажется, на самом деле рад. Все-таки я не новичок какой-нибудь. У меня за спиной двадцать боевых вылетов.
— Ладно, — говорю я. — Может, нам повезет.
Тут мы пожимаем руки, так как ничего другого не приходит в голову.
